Сергей Фомин - Пастырь Добрый

   По–прежнему необыкновенно содержательны были проповеди о. Сергия. Каждая из них давала что–то новое для духовной жизни и для понимания церковного и церковности. Время от времени о. Сергий собирал нас в храме во внебогослужебное время, читал нам (помню: жизнеописание митрополита Киевского Филарета [90], [преп.] Паисия Афонского [91] и даже выдержки из Тома Сойера) или беседовал с нами. Он часто старался дать нам понять, каким путем он сам хочет идти и каким призывает идти и нас. Он не раз говорил, что путь, нужный его душе, это не путь [преп.] Исаака Сирина [92], не путь обличения других, но путь [преп.] Пимена Великого [93], который находил нужным успокоить заснувшего на бдении брата и положить его голову на колена свои, — лишь бы не осудить, не обличить и таким образом не войти в грех самому. О. Сергий предупреждал нас, что если мы не захотим работать на этом пути, то, может быть, настанет время, когда мы с ним перестанем понимать друг друга. О. Сергий не только руководствовался примером преп. Пимена, но и молился ему и ввел пение припева ему при окончании вечернего богослужения после тропаря Божией Матери «Под Твою милость», наряду с припевами другим, почитавшимся на Маросейке угодниками (свтт. Николаю и Алексию, препп. Сергию, Серафиму, Феодосию, Алексию, человеку Божиему и впоследствии — [преп.] Феодору Студиту). Вообще о. Сергий считал, что в отношениях с духовными детьми ему нужно исходить из потребности своей внутренней жизни. Я никогда не забуду, как однажды видела, что о. Сергий поклонился в ноги одной из наших капризниц, прося прощения. А ведь о. Сергий был человек очень горячий, вспыльчивый. Многие, может быть, и не понимали его труда над собой, — кто злоупотреблял этим, а кто и осуждал его, считая, что надо бы выказать строгость.

   Характерным для о. Сергия было отношение к своим духовным детям, как к младшим друзьям. Наиболее выдающиеся из них по духовному росту, по уму и сердцу, по доброй воле, по преданности Господу и семье были его более близкими друзьями, но ко всей пастве в целом он относился так же. Сознавая свою недостаточность заменить Батюшку, он хотел идти к Богу вместе с духовными детьми, находил нужным открывать им основы своего личного пути даже как бы советоваться с ними. Старался делиться с нами тем, что было ему дорого, раскрывал в проповедях то, что особенно трогало его при чтении Свв. Отцов. Непонятно, когда он мог читать и готовиться к проповедям. Внешне его проповеди часто были не отделаны, но в них всегда была новая, живая мысль. Часто, слушая его слово, человек чувствовал, как будто это говорится лично для него.

   О. Сергий любил «красоту церковную» во всех ее проявлениях. Любил и понимал древнюю иконопись и старался и нас просветить в этом отношении: объяснял сам, посылал нас на выставки и на лекции о древней иконе, которые в то время читались Грабарем, Анисимовым [94] и др., даже практически организовал обучение иконописи сначала М. Н. [95], а потом и некоторых других.

   Любил о. Сергий и красивые старинные облачения, хотя в будни больше всего служил в легких холщевых [96].

   Не признавал о. Сергий так называемого «нотного» пения за богослужением, говорил, что оно затягивает и обезличивает богослужение, мешает молиться, развлекает «оперными», страстными мотивами, изобретенными зачастую неверующими композиторами. На Маросейке было пение простое: на гласы и на старинные напевы (Херувимская песнь, Симоновская, Скитская, Софрониевская и т. п.); затем в последние годы стало вводиться пение стихир на подобны Оптинского распева [97].

   Интерьер храма Свт. Николая в Кленниках

   О. Сергий всячески заботился о благолепии храма. Старинные иконы были при нем промыты и реставрированы, защищены стеклами. Была написана икона четырех преподобных: Пимена Великого, Арсения Великого, Макария Великогои Антония Великого [98]. Только на Светлой неделе все стекла снимались, а храм убирался гирляндами искусственных цветов, очень хорошо сделанных руками сестер. В таком виде храм снимали [99]. Вид его был очень праздничный.

   В последние годы о. Сергий взялся за реставрацию нижнего этажа храма. Оттуда были выселены жильцы, была восстановлена опытными мастерами древняя архитектура здания, откопаны ушедшие в землю нижние ряды каменной кладки, восстановлены старинные окна, наличники. О. Сергий собрал много старинных икон и в части первого (полуподвального) этажа устроил как бы храм–музей, восстанавливавший обстановку древне–русского храма [100]. Там был старинный иконостас с деревянными царскими вратами, престол и проч. Когда–то и был в этом первом этаже храм во имя прп. Симеона Дивногорца [101]. Он существовал еще чуть ли не во времена Грозного [102]. (Кажется он упоминается в житии Василия Блаженного [103] — Никола–Кленники, а название Кленники происходит от кленовой рощи, которая была вокруг него [104]). Устраивая храм–музей, о. Сергий, может быть, думал спасти этим верхний храм от закрытия, но это не помогло и все впоследствии было разрушено. Но в другом отношении этот нижний храм пригодился о. Сергию. Он освятил его малым освящением и совершал там с кем–нибудь из певчих по очереди тихие вечерние богослужения. Там он мог иногда избавиться от приема людей, сосредоточиться, отдохнуть душой в молитве.

   Там же бывали у нас спевки и совершались общие исповеди сестер перед ранней обедней в большие праздники.

   Богослужение не было растянутым, но по возможности полным. «Не по–монастырски служим, а так, как полагается по богослужебным книгам», — говорил о. Сергий. Пение с канонархом помогало лучше понимать стихиры и глубже их чувствовать. Но вообще о маросейском богослужении можно было бы написать много, и все равно не передашь того, что оно давало. Достаточно сказать, что в праздники маленький храм был битком набит народом, было жарко, не хватало воздуху, но люди не уходили, а стояли и молились до самого конца, потому что радость молитвы все преодолевала. Каждый чувствовал, что здесь не просто пели и читали или вычитывали положенное, но что здесь жили богослужением, воспитывались на нем. Конечно, в основе лежала молитва Батюшки отца Алексея, но и горячая любовь и проникновенное понимание красоты церковной о. Сергием довершали чудное здание. Не хватает слов для благодарности Богу и отцам нашим, которые так много нам дали. И сейчас при одном воспоминании душа горит.

   О. Сергий любил богослужение, понимал его красоту, его вечное значение — и старался и нас приобщить к этой своей любви и пониманию. Когда он служил, то уже, входя в храм, в самом низу лестницы (храм был на втором этаже) можно было почувствовать, что служит он: так торжественно и проникновенно было и праздничное и будничное богослужение; чтение было особенно внятным, пение — более стройным. (О. Сергий и сам хорошо пел). Все подтягивались, и вместе с тем души молящихся влеклись к Богу через молитву служащего, становились благоговейными через его благоговение. Одной из любимых мыслей о. Сергия была мысль о приобщении через богослужение к вечной жизни; о том, что служба праздника не есть воспоминание, но как бы окно в вечность, что оно есть самое празднуемое событие, в котором могут участвовать, в меру своего духовного возраста, верующие всех времен.