Росс Элленхорн - Как мы меняемся (и десять причин, почему это так сложно)

2. Эрик смог посмотреть на свою проблему с разных сторон и увидеть более приятную картину, чем автопортрет, который он наблюдал во время предыдущих попыток бросить курить. Куда бы ни пошел молодой человек, везде его встречало созданное им самим напоминание, что он идиот, который не может отказаться от никотина. Он мог мириться с этими портретами, потому что сделал их в шутливой манере – сам и для себя. Стыд расцветает украдкой. Тактика Эрика ослабила противодействующую силу стыда, вытащив его поведение на свет божий, но не столь травмирующим образом, как когда он предпринимал новые попытки бросить, терпел неудачу или его ловили с поличным. Этот факт подводит нас к третьему способу изменить свое силовое поле.

3. Эрик поборол свою привычку, изменив отношение окружающих к его поведению. Другими словами, он переписал сценарий пьесы «Эрик бросает курить». До создания «фотографий идиота» молодой человек рассматривал свою неспособность отказаться от никотина как слабость, поэтому обычно скрывал, что бросает курить. Жена или друзья, которые знают о его планах, непременно поймают его с поличным, и он почувствует отвращение и стыд. Но теперь Эрик ставил новую пьесу, используя в качестве реквизита «фотографии идиота». Вместо мрачного представления о борьбе никотиновой зависимости и силы воли, где он был марионеткой, Эрик рисковал на сцене и одновременно оставался милым и ранимым. Все вокруг поддерживали молодого человека и одновременно напоминали Эрику, что он идиот, раз не может бросить курить.

Организовав своего рода уличное представление с участием окружающих, молодой человек создал другое зеркало, отражение в котором сразилось с образом, которого он стыдился. Из зеркала смотрел успешный индивид, оказывающий влияние на окружающий мир. Из чего вытекает четвертый фактор, позволивший изменить соотношение сил.

4. Эрик повысил самоэффективность (и, следовательно, укрепил веру в себя), взяв под контроль свою проблему и изобретя собственное решение. Бандура, психолог-экспериментатор, изучающий самоэффективность [118], акцентирует внимание, что успех в одной области повышает уверенность в себе в других сферах. Взяв процесс изменений в свои руки и видя, что окружающие страстно желают участвовать, Эрик достиг промежуточного успеха, который укрепил его уверенность в борьбе с курением. Другими словами, он поверил в себя. Впервые, когда молодой человек подавил желание улизнуть с репетиции, чтобы покурить, он поверил в свою способность эффективно управлять жизнью. Второй, третий, четвертый такие случаи закрепили успех. Когда он использовал никотиновый пластырь как средство борьбы с курением, он, возможно, ощущал гордость и верил в большую эффективность. Но это и сравниться не могло с тем чувством, которое появилось, когда Эрик изменился, следуя собственному плану.

Превратив свои неудачи в источник игры и завоевав любовь публики, Эрик нашел способ решить диалектическую задачу преобразований: приняв себя, он смог стать тем, кем хотел. Фотографии одновременно служили и признаком, что пора измениться, и символом его мужества. Молодой человек сумел оценить себя, измерить путь до цели, в то же время принимая факт, что он еще не достиг ее.

Прошло сорок лет с тех пор, как Эрик изобрел свой способ бросить курить. Я помню эту историю благодаря эксцентричности и смелости ее героя. Он сумел объять свое силовое поле и сдвинуть его – постепенно, шаг за шагом. Думаю, что этот случай отпечатался в моей памяти еще и потому, что являл собой положительную противоположность моему поведению. В то время, когда Эрик изобрел «фотографии идиота», я участвовал в куда более сложной пьесе, двигая вокруг себя зеркала. Только цель и результат моего представления были совсем другие.

В отличие от молодого человека, который внедрил собственный план борьбы со стыдом, относясь к нему с юмором и добротой, я выбрал путь, по которому, величественно шествуя или краткими перебежками, идет большинство из нас: я боролся со стыдом, ведя себя так, словно уже пришел к цели.

В те времена я и двое моих друзей жили в центре Лос-Анджелеса. Мы были второсортными участниками набирающего популярность художественного проекта. Мы с друзьями часто проводили время в работавшем всю ночь напролет русском кафе «Горький», переполненном художниками, деятелями искусства и зеваками. Мы наловчились отличать позеров от настоящих живописцев. Последние отличались едва уловимым стилем, основанным на естественном чувстве оттенков и рисунка. Первых объединял один определенный признак: брызги краски на брюках или обуви. «Заскочил поесть каши – и снова за работу!» – возвещали их испачканные джинсы. Таких притворщиков мы называли «творцами на штанах».

Конечно, наша маленькая группа двадцатилетних с небольшим юнцов, сгорбившихся за столом (Джефф, будущий библиотекарь, Майк, будущий юрист, и я, будущий социолог), тоже разыгрывала свое представление друг перед другом. Воображая себя взрослыми, мы незаслуженно надевали маски язвительных старожилов мира искусства, глядя на позеров свысока. Замечательная пьеса: болтуны, напустившие на себя роль приближенных и с презрением поглядывающие на притворщиков.

Предполагаю, что большинство «творцов на штанах» пошли той же дорогой, что я и мои друзья, тогда как скромно одетые художники преуспели в своем ремесле.

Говоря за себя, могу сказать, что мое позерство было попыткой избежать чувства стыда из-за того, что двигаюсь в никуда (это вариация меня и друзей-наркоманов в школьные годы). Мое скромное творчество в мастерской выглядело как оскорбление моему претенциозному чувству собственного достоинства: я уже видел себя состоявшимся живописцем, сидящим в кафе, хлебающим борщ, попивающим чай и насмехающимся над «творцами на штанах». Проблема была не в естественном напряжении между существующим и желаемым, которое, как писал Левин, так важно для нашей мотивации, а в несоответствии реальности той цели, которой, как прикидывался, я уже достиг.

Я нуждался в ощущении, что задача моя выполнена, чтобы приглушить пугающее чувство стыда, что это не так.

Проблема такого мышления в следующем: боясь разрушить впечатление о себе как о мастере, я не мог сосредоточиться на текущей работе, что требовалось для достижения цели. Мне было стыдно оттачивать свои навыки, изучать элементарные вещи, начинать с клетки «Старт», поскольку это не соответствовало герою в написанном мной же сценарии.

Я видел два варианта развития событий, и оба рискованных и несостоятельных: чувствовать угрызения совести за то, что не соответствую своему идеалу, или напыщенно изображать, будто уже достиг цели. Эту борьбу стыда и притворства психоаналитики называют «нарциссической защитой».