Олег Крышталь - К пению птиц

Глаз Акулы нас видит.

Неподвижная в любой и каждой своей части Змея ползет.

Река Времени течет, а мы живем.

Каждый из нас умрет и никуда не улетит, а исчезнет.

Если мы способны мыслить логически, то другого вывода просто быть не может.

Хотя бы потому, что исчезновение чаще происходит по частям, чем сразу. Достаточно упомянуть вездесущий склероз. Для спасения надежд оказывается необходимой гипотеза о параллельной жизни ангелов — или, если кому больше нравится, душ. Но как же тоскливо должно быть многим из них — да и за что, к примеру, бедному ангелу такая длительная пытка скукой как болезнь Альцгеймера?

У них там, конечно, могут быть свои развлечения, но мы тогда тут ни при чем.

Хочу поделиться текущим ощущением:

— Страха нет.

Не исключено, конечно, что я загнал себя в такой угол, что уже пора забыть о страхе и только обороняться как загнанному зверю.

Но самое смешное, что, очутившись в безвыходной ситуации, я себя в ней не ощущаю. Хотя и выхода не вижу.

Остается предполагать, что угол, в который я себя загнал, не так уж плох.

Стараюсь разобраться с доступными удобствами.

Вспоминаю криптограмму на стене Собора: повторяющиеся в верхнем ряду цифры — 1 и 14. Я с юности помню — прочел в книге по какой-то там магии, что это «мои» цифры.

Ни здравый смысл, ни сомнения в собственной памяти не могут лишить меня уверенности, что это мои цифры.

Более того, я не уверен, а просто знаю, что номер этой главы тоже такой как есть не зря.

Волшебным образом последую за строителями, направляющимися прилаживать камень с криптограммой к стене. Практические вопросы ремесла не позволяли им играть в священнодействие. Время для такой игры пришло сейчас, когда можно созерцать строение в совокупности его деталей.

Со стен смотрят не каменные лица, а толпа, и весь фокус состоит в том, что ты чувствуешь себя одним из них.

— Вспомни о правде жизни, — если мне не скажут, то скажу себе сам, — вспомни о трезвой правде жизни: перед тобой просто камни.

Вместе с Ответственным Инспектором обойду строение — и увижу тысячу маленьких болезней, которыми страдают облицовка и фигуры.

Не взлетев, наверняка облупливаются керамические голуби.

И тут для меня наступает момент истины. Я вижу, что всё восприятие мира и себя не просто зависит от точки зрения, а определяется ею целиком.

Это значит, что мир — такой, каким его видишь.

Одновременно это значит, что всё сводится к вопросу о единстве правды и неправды, потому что ты никогда не увидишь мир таким как он есть.

И непреложность правила, согласно которому, если в своем движении не будешь обращать внимания на стены, то непременно расшибешь лоб, так вот, непреложность этого правила тоже ничего не доказывает и ничего не опровергает, а только влечет за собой практическую необходимость стены обходить, а в низких проходах нагибаться.

И вот уже, несмотря на отсутствие светящегося тоннеля в перспективе, я чувствую некую возможность для счастья. Мне вспоминается, что сказал о Времени Эйнштейн:

— Иллюзия, но стойкая.

Я не счастлив, я только носитель надежды на счастье. Я лишь чувствую — или предчувствую, не понимаю, а просто знаю, что поскольку Время — всего лишь стойкая иллюзия, счастье возможно.

Сидя в одном из ресторанчиков неподалеку от Sagrada Familia, я надеюсь, что в нем вполне мог посиживать после праведных трудов и Архитектор. В ресторане тепло, чтобы не сказать жарко, так что пошедший вдруг по коже мороз несомненно связан с тем, что я осознал странность своих мыслей: сказал себе «надеюсь», думая о прошлом. Эта странность, впрочем, оправдана, поскольку строительство еще не закончено, и Бог знает, когда закончится, так что продолжатели этого дела вполне могут быть среди нас, собравшихся сейчас под этой крышей.

Я хотел бы расстрогаться и заплакать от ставшей сначала чувством, а потом уже словом, мысли, что это наше общее строительство.

Не знаю, почему у меня нет слез — может, потому, что я допиваю всего лишь первый графин красного, а может, боюсь пересолить слезой паеллу, которая посолена как раз.

Трезвым утром в сознании пусто. Мысли давятся в прихожей — каждая хочет быть первой.

В них кроется часть управляющей мною — то есть, моей — Воли.

Не я же виноват, что Воля раздроблена на гуляющие независимо Идеи, и что поэтому, будучи сознательным Зеркалом, регистрирующим всю пеструю картину собственного общения с Миром За Стеной, нельзя не бояться того, что приходит в голову.

Если разобраться, то внутреннее равновесие каждого из нас — это уже глубочайшая Вера В Лучшее, для которой религия — красивая одежда. Впрочем, недооценивать значение одежды нельзя. Я уже говорил о беззвучных призывах, испускаемых Красной Шляпкой и Черным Пальто, и о том, как они становятся зовом судьбы.

Тут ко мне пришел сигнал. Это был афоризм Ницше, всю жизнь поражавший меня своей необъяснимой правильностью: «Можно помочь пленному, больному, нищему — Личности помочь нельзя».

Я понял, что между одеждой с одной стороны — и жизнью, смертью и счастьем с другой существует логический мостик: на него мне предстоит ступить.

Теперь я тебя лучше понимаю, мой Кукловод, и даже если ты столкнешь меня с моста в пропасть забвения — пока буду падать, сумею прокричать:

— Одеяние — костюм социального актера!

Это будет моим последним прости всем участникам спектакля из жизни кукол.

Существенно, что для просмотра нашего спектакля темнота в зале не обязательна. Мало того, она невозможна, потому что зал и сцена неразделимы, а созерцание и участие неотличимы, и остается только подозревать, что жизнь может быть иной или более настоящей, чем эта.

Не стану утверждать, что подозрения обоснованы.

Это вообще тот случай, когда ни на чем нельзя настаивать.

Поверьте, но даже старый я способен почувствовать себя моделью, демонстрирующей платье на подиуме.

Воспользуюсь своим положением фактического анонима, чтобы никто не смеялся над моими животом и лысиной — и призову всех почувствовать, каково это, когда само Я глазами Кукловода смотрит с подиума, предлагая куклу Городу и Миру.

— Ура, — хочется мне крикнуть после этого периода — совсем не от радости «ай да Пушкин», а от страха в виду непривычности обнажающейся картины: хочется подать голос, чтобы хоть звук оказался несомненно настоящим.

В попытке отвлечься, беззаботным туристом уйду бродить среди камней, составленных в пирамиды и храмы. В терминах туристического бизнеса, я — крутой VIP, потому что моим туром предусмотрено посещение земли, в которой не только Гиза соседствует с Луксором, но и Барселона находится в Санкт-Петербурге — или, что то же самое, — наоборот.