Олег Крышталь - К пению птиц

Я понял, зачем пишу этот текст: надеюсь, что перед лицом реальности можно научиться жить хорошо по-настоящему, а не просто привыкнуть, закрыв глаза на печальные обстоятельства.

Пока же надо мной можно смеяться: я вышел искать Счастье, а узнал, что со смертью всё кончается.

Я себя спрашиваю, «а может, все-таки, не всё?» — и ответа нет. Неужели ловушка захлопнулась?

У меня есть все основания считать, что «да».

И все же, кто-то во мне — то ли Брат, то ли Братья, а может, испугавшийся за свое влияние Кукловод («вдруг кукла в отчаянии выйдет из повиновения?»), кто-то во мне упорствует, говоря:

— Нет!

Лев Николаевич сказал:

— Все мы больны жизнью.

Еще в молодости понятие Среды Обитания показалось мне очень нетривиальным, когда я, схватив очередную инфекцию, осознал себя одновременно обитателем и средой.

Понятно, что дело не только и не столько в тысяче маленьких и больших болезней, составляющих жизнь: мы больны сутью нашего существования. Если вспомнить авторитетнейшее свидетельство Швейцера об отношении к смерти «детей природы», то становится понятным, что болезнь носит социальный характер.

С помощью этой книги я пытаюсь доказать себе и другим, что болящее наше Я готовится снова выздороветь, превратившись в Мы.

Не знаю, когда я в большей степени сумасшедший: когда считаю, что прав — или что неправ.

Мой друг сердится:

— Определись, а потом высказывайся, — критикует он меня. Но тут меня не собьешь, я знаю, что правда-и-неправда вернее правды, не говоря уж о неправде.

Общность среды и ее обитателей основана на общности принципов построения всего живого. Находящиеся на противоположных полюсах сложности мы и вирусы — несомненно, родственники и способны скрещиваться. Это заставляет науку предполагать наличие Общего Предка. Если он не был создан сразу, то появился в ходе эволюции. Поэтому ученые говорят о Последнем Общем Предке — и даже знают примерный возраст этого, предположительно бактерие-подобного существа, возможно самособравшегося на Земле, а может, занесенного на Землю с метеоритом. Одна из проблем состоит в том, чтобы доказать возможность предсуществования среды, в которой пришелец смог бы прижиться.

В типичных экспериментах, проводимых в замкнутых объемах, заполненных влажной атмосферой, в присутствии вулканических газов и минералов, создаются электрические разряды — имитация доисторических гроз. Смотрят, какие молекулы при этом создаются: не будут ли они пригодны если не для самосборки Общего Предка, то хотя бы ему для корма?

Мне нравится итальянский язык. Что бы ни говорил мой друг, будто это — испорченная латынь, но щебечущая по-итальянски красавица уводит меня, сквозь ассоциативные дебри, в тот прекрасный мир, где и ангелы греховны.

Я верю в эзотерическое влияние имени на судьбу. Из мужских имен мне особенно нравится Джованни. Я уверен, что если бы мое имя было Джованни, я был бы счастливее, чем я есть. После очередного своего эксперимента с искусственной грозой, ученый Джованни не рядится в Громовержцы, и нет у него никаких странных мыслей, а есть только радость по поводу того, что недавно была Пасха — и скоро уже Троица. Самое время идти в церковь, сопровождая свою дочь Марию к первому причастию.

Джованни мне сказал:

«Ты мне рассказывал о возмущении графа Толстого обрядом причастия, когда он предлагал задуматься об абсурде превращения вина в кровь, а хлеба — в тело. Однако для меня его возмущение — пустой звук, потому что причастие — часть моей веры, в которой я живу.

Больше всего на свете я желаю, чтобы моя дочь Мария была счастлива. Пока жив, я буду для этого стараться — в частности, искренне молиться, потому что молитвы помогают.

Между моей наукой и моими молитвами нет ни малейшего противоречия, и если я преуспею и сумею воссоздать из неживой материи молекулы, которых будет достаточно для самосборки Общего Предка, я буду благодарить Бога. В случае неудачи, мне незачем отсылать свое воображение к другим звездам на поиски Создателя. Создатель ждет меня к себе».

Я рад за Джованни, но быть на его месте не хотел бы. Другое дело, побывать на его месте, чтобы увидеть, правильно ли я себе представляю, каково ему там. Наши Я еще не объединились, и многое между нами существует на уровне догадок.

Джованни мне сказал:

«Модерн мне нравится, но не в церковной архитектуре. Дело не только в том, что вера пришла к нам, ныне живущим католикам, вместе с готикой. Я считаю, что только многосотлетнее накопление атрибутов веры способно по-настоящему укрепить и поддержать в привычном оргастичном пароксизме, когда отдаешься Божеству».

«Глубина» искусства… — тут не обойдешься без кавычек, наружу просятся синонимы, например «бездна», однако и бездны мало, потому что искусство — наш доступ к Метаязыку.

Я рад за Джованни, но не хотел бы быть на его месте. Не потому, что в вечерней Флоренции, когда самое время предаться созерцательному экстазу, так надоедливо жужжат мопеды. Мне дорого мое место духовного беспризорника — а как еще сложишь цену теплу и крыше, если не оказался на холодном ветру?

Как-то я предположил: а вдруг динозавров не было? В таком случае, написал я, мы выкапываем не фрагменты скелетов, а фрагменты идей. Наверняка со мной тогда развлекался мой Черт и раньше времени закрыл Окно — только сейчас я понял, о чем шла речь. Понял — и представил себя взлетевшим. Оглянулся — и увидел птиц, прямых потомков динозавров, и летучих мышей, которые, как и мы, кормят детенышей молоком. Вся вместе крылатая орава дружно охотится за бабочками, по-своему оценивая красоту их крыльев.

Идея крыла прекрасна.

Если в прошлом Время было так же связано со скоростью света, как и сейчас, а причинность, так же как и сейчас, в повседневной жизни не нарушалась, то наши научные представления о временной структуре прошлого верны. Мы знаем, что идеей крыла в разное время воспользовались представители разных животных Царств — насекомые, ящеры и млекопитающие. И разница времен, когда это с ними происходило, соизмерима с временным расстоянием от нас до Последнего Общего Предка.

Мне пришлось подняться к крылатым, чтобы понять, над какой бездной непонимания я нахожусь. Потому что в моей голове не может уложиться, как могут появиться крылья без того, чтоб их придумали. Пусть мне скажут, что идея крыла не существовала, потому что не было разума — вместилища идей:

— Идеи не было, а крылья появились?!

Да разве дело только в крыльях? Я не понимаю, как можно видеть то, что все мы видим — и не видеть очевидного.

Очевидное состоит в том, что Сознание не возникло с нами, а лишь приобрело в нас новую форму.