Джеймс Райан - Погодите, как вы сказали?

Со своей биологической матерью я впервые встретился на придорожной стоянке у автотрассы Гарден-Стейт-Паркуэй в Нью-Джерси. Мне было тогда 46 лет. Что я приемный ребенок, я знал с первых дней сознательной жизни. Вспомнить, когда я узнал, что меня усыновили, для меня такая же непосильная задача, как вспомнить, когда я узнал, что мое имя Джим, или Джимбо, как меня называли в детстве. Не припомню, чтобы когда-нибудь обижался на родившую меня женщину или на то, что она отказалась от меня. Наверное, одна из причин в том, что мои родители всегда давали мне понять, что я особенный.

Факт усыновления нисколько не омрачал моего детства, и я рос счастливым. Мои родители были не идеальными, но очень близки к тому, по крайней мере, так я всегда считал. Денег у нас было не так уж много, но у меня всегда было то, что, по моим представлениям, нужно ребенку для безоблачного детства: велосипед, бейсбольная перчатка-ловушка, бутсы, кроссовки, друзья, жившие поблизости, ежегодная неделя отдыха на море, оба родителя, для которых наша семья была средоточием всей жизни, и еще сестра, стоически сносившая мои бесконечные проделки.

Из-за всего этого, вероятно, меня никогда не интересовало, кто были мои биологические родители. Я попал в нашу семью через Католическое агентство по усыновлению, и весь процесс был окружен завесой глубокой тайны. То немногое, что я знал об этом, я почерпнул из истории, которую иногда бралась рассказывать мне мама: однажды им с папой позвонили из агентства и сообщили, что для них «подоспел» младенец, и им надо в течение двух дней прибыть в больницу города Элизабет в нашем штате Нью-Джерси. Когда монахиня внесла меня в комнату, где они ожидали, на мне была вязаная вручную кофточка, а на шее болтался образок святого Христофора, покровителя странствующих. Мама спросила, откуда у меня эта одежда и образок, и монахиня, прослезившись — как всегда всхлипывала в этом месте своего рассказа мама, — промолвила: «Этого я не могу сказать вам. Просто знайте, что он получил их от кого-то, кто его очень любит».

Можно было бы ожидать, что эта трогательная история возбудит мое любопытство, но ничуть не бывало. Скорее она навевала мне смутное чувство благодарности. Мне казалось, что, это, наверное, был очень нелегкий шаг — отдать своего ребенка на усыновление, и я испытывал признательность к неведомой женщине за такую ее жертву. Вместе с тем у меня не возникало особого желания побольше узнать о своих биологических родителях, судьба и так уже дала мне то, что принято называть полной семьей.

Кроме того, я пребывал в уверенности, что знаю историю своего рождения. Я воображал, что мои биологические родители зачали меня еще подростками, возможно, то была пара молодых людей, которые нашли друг дружку еще на школьной скамье, но решили, что еще слишком юны, чтобы взваливать на себя ответственность за воспитание ребенка. И потому мое воображение рисовало мне, что биологическая мать доносила меня весь положенный природой срок и, родив, отдала на усыновление, а сама пошла дальше по дороге своей жизни. Так выглядит классическая история усыновления, и я просто решил, что моя собственная история подпадает под этот стереотип. Так что я никогда сколько-нибудь всерьез не задавался вопросом: «Хотелось бы знать, почему меня усыновили?», как никогда не спрашивал себя: «Интересно, а что если я когда-нибудь найду своих биологических родителей?» При этом мои приемные родители всегда обещали помочь мне всем, чем смогут, если я всерьез пожелаю собрать информацию о своей биологической семье10.

Теперь давайте перемотаем мою жизнь вперед, в 2012 год. На тот момент мои родители уже покинули этот мир, и оба, увы, ушли из жизни слишком рано. У нас с Кэти уже была собственная семья. С рождением каждого из наших четверых детей мой интерес к моим биологическим родителям пускай по чуть-чуть, но возрастал: дело в том, что ни один из наших малышей не имел отчетливого сходства со мной или Кэти. Оставалось только гадать, не были ли наши отпрыски копиями кого-то из своих неизвестных нам кровных родственников. Но в суматохе дней эти мысли посещали меня лишь мимолетно.

Потом в какой-то день, это было несколько лет назад, я отправился на пробежку с другом. Он родился в Корее, но когда ему было семь лет, отец ушел из семьи, оставив его с матерью и братишкой. И вот теперь он занимался поисками отца, поэтому, наверное, и предложил мне последовать его примеру и попытаться отыскать своих биологических родителей. Я объяснил, почему меня мало занимает эта тема, но он проявил неожиданную настойчивость в уговорах. Исключительно из нежелания спорить я пообещал, что попытаюсь.

Вернувшись с пробежки, я зашел в интернет и за какой-то час выяснил, что агентства по усыновлению, действующие в Нью-Джерси, готовы предоставить «не раскрывающую анонимность информацию об усыновлении», а это означало, что они сообщат вам все сведения, какими располагают, за исключением фамилий людей, отдавших своих детей на усыновление. Затем я нашел отделение, которое занималось поиском приемной семьи для меня, и отправил им по электронной почте письмо с просьбой подтвердить, что их политика не изменилась и что у них сохранились данные на меня. «Так и есть, ваши данные у нас сохранились», — был ответ. Кто же знал, что это будет до такой степени просто, думал я, отправляя им чек на оплату сведений, которые они обещали мне прислать.

Через два месяца я получил письмо на трех страницах, где достаточно подробно описывались история моей настоящей семьи и обстоятельства моего усыновления, отобранные из всей информации, что содержалась в моем «деле». История не имела ничего общего с тем, чего я ожидал. В письме приводились имена обоих моих биологических родителей, биографии их родителей и братьев-сестер, а также подробное описание обстоятельств моего усыновления. Признаться, все это больше смахивало на краткий пересказ какого-нибудь романа об ирландских иммигрантах, перебравшихся в нашу страну в конце XIX века.

Моя родная мать, назову ее Джеральдиной, родилась и выросла в Ирландии. Уже взрослой она вслед за своим братом отправилась за лучшей жизнью в Соединенные Штаты и там нашла работу в одном из состоятельных семейств Нью-Йорка. Затем она встретила и полюбила своего соотечественника, служившего барменом («Это многое объясняет!» — не раз еще впоследствии заметит мне Кэти). Когда же Джеральдина сообщила своему возлюбленному и моему биологическому отцу, что ждет ребенка, тот признался, что уже женат и у него трое детей. Затем он объяснил ей, что, поскольку принадлежит к католической церкви, ему запрещено разводиться. (Как видно, в вопросе адюльтера его религиозное чувство проявляло больше терпимости. Это я так, к слову.) Тогда Джеральдина окончательно и бесповоротно порвала с возлюбленным и, переправившись через реку в Нью-Джерси, нашла себе кров в приюте для одиноких будущих матерей, расположенном в том самом городе Элизабет.