Джеймс Райан - Погодите, как вы сказали?

А потом я, наконец, встретился со своими сводными братьями и сестрами, причем один из них вполне мог бы сойти за моего близнеца. С самой Джеральдиной мы перезванивались каждые две недели. Наши отношения с ней сложились как-то на удивление легко и естественно, без малейшего налета неловкости. Джеральдина не постеснялась как-то раз упрекнуть меня, что я мог бы звонить ей и почаще. Она очаровательна и просто не может не нравиться. Она улыбчива и всегда готова рассмеяться, характер у нее мягкий и покладистый, а в манере общения безошибочно распознаются искренние забота и внимание. Она держится как человек тебе близкий и родной и притом совершенно чужда ревности и собственнических чувств.

Если бы я так и не сподобился задаться вопросом «Хотелось бы знать, почему меня отдали на усыновление?», а потом не спросил бы себя: «Интересно, а что если найти мою биологическую мать?», я никогда бы не встретился с Джеральдиной и ее семьей. Сказать, что моя жизнь стала богаче оттого, что я задал себе эти вопросы, означает не сказать ничего. А моя прежняя уверенность, будто мне известна история Джеральдины, теперь выглядит и вовсе смешной. Вся глубина моих заблуждений открылась мне в тот день, когда Джеральдина познакомила меня со своими остальными детьми, причем у всех нас небольшая разница в возрасте. Мы пришли в дом ее дочери, и Джеральдина не выпускала моей руки, пока представляла меня моим четырем сводным братьям и сестрам. А потом повернулась ко мне и без спроса или малейшей робости, словно так и надо, заботливо поправила воротничок. Тут я окончательно понял, что, хотя ей не суждено стать мне матерью в том смысле, что никто и никогда не заменит мне мою приемную маму, для Джеральдины я всегда был и навсегда останусь ее сыном.

Конечно, эта история не совсем про то, как изменить мир, но она, безусловно и несомненно, изменила мой мир, самым восхитительным образом обогатив его. Что подводит нас к заключительному доводу в пользу привычки задавать вопросы «Хотелось бы знать почему?» и «Интересно, а что если…». Так вот, эти вопросы полезно обращать не только к окружающему миру, но и к самим себе. Не подумайте, будто я желаю всучить вам методику самоусовершенствования или рекомендую посвятить себя созерцанию собственного пупа. Но я считаю очень полезной и здравой привычку проявлять любознательность в отношении самих себя. Интересно ли вам, почему у вас сложились те или иные привычки? Почему вам больше всего нравятся именно эта еда, эти места, события или люди? А что если существуют и другие вещи, которые доставят вам не меньше удовольствия, если вы дадите себе шанс познакомиться с ними? Почему новые впечатления и опыт так пугают вас? Почему на собраниях вы сидите, словно набрав в рот воды, и почему так робеете на вечеринках, предпочитая подпирать стенку? Почему вас так легко смутить? И почему в общении с кем-то из родственников вы так легко выходите из себя? А что если вам попробовать изменить в себе те черты, которые вы дейст­вительно были бы рады изменить? Или что если вы вместо того чтобы осуждать себя за эти качества, попытаетесь принять некоторые из них как особенности вашей неповторимой личности?

Подводя итог, подчеркну, что «Хотелось бы знать, почему?» — это жизненно важный вопрос, потому что он представляет собой квинтэссенцию любознательности, и взять его на вооружение означает сохранить в себе интерес к окружающему миру и к собственному месту в нем. Задаваться вопросом «Интересно, а что если…» в той же мере важно, поскольку это побуждает живо участвовать в жизни большого мира и задумываться, как улучшить свой маленький. Если не дадите себе обещание задаваться этими вопросами, вы рискуете упустить много радостей и возможностей, о которых пока даже не подозреваете и которые, как в нашей с Джеральдиной истории, иногда куда ближе к вам, чем вам кажется, — стоит только протянуть руку.

Глава 3

Можем ли мы хотя бы…

Третий из моих жизненно важных вопросов привел к рождению моего четвертого (и такого же драгоценного, как трое первых) ребенка, нашей дочки Фиби. Понимаю, что в это верится с трудом, но это правда.

Мы с Кэти с самого начала планировали троих детей, но потом Кэти изменила свое мнение. После рождения третьего сына Бена Кэти вдруг принялась твердить, что наша семья выглядит какой-то неполной. На протяжении целого года всякий раз, когда она заговаривала об этом, я по своей наивности думал, что она шутит. Человека беспристрастного, дай ему понаблюдать за нашими тремя сорванцами, едва ли посетила бы мысль, что нашему семейству недостает полноты.

Итак, Кэти раз за разом возвращалась к этой теме и все твердила, что нашей семье чего-то не хватает. По прошествии года я, наконец, сообразил, что она и не думает шутить. Тогда я поинтересовался: не потому ли это, что у нас одни мальчишки, а она хочет еще и девочку? Как мне помнилось, Кэти всегда лелеяла надежду использовать имя Фиби, переиначенное старинное Феба. Так звали дальнюю родственницу Кэти, которую в далеком прошлом обвинили в ведьмовстве, но позже, во время знаменитого процесса над салемскими ведьмами, оправдали. Дело совсем не в этом, отвечала мне Кэти. Ей вообще все равно, какого пола у нее дети, а в некоторым смысле еще один мальчик даже лучше, потому что от старших у нас осталась куча вещей. Просто она считает, сказала Кэти, что наша семья могла бы «потянуть» еще одного ребенка.

Я все еще думал тогда, что она шутит, в том числе и потому, что Бен, наш третий, дался нам легче всего, и я считал, что мы должны остановиться, учитывая, что мы уже и так «выполнили план». В попытке отложить предметный разговор на эту тему я выдвинул идею хотя бы подождать, пока сущий хаос в нашем бедном доме минует свой апогей. Для убедительности я напоминал Кэти, как выглядит наше обычное субботнее утро, когда часов в семь все трое наших отпрысков уже вовсю бодрствуют, да так, что двое успевают навести кругом адский беспорядок, а младшего вообще невозможно отыскать. К этому я всякий раз добавлял: «И знаешь, дорогая, что бы удачно довершило эту отрадную картинку? Новорожденный!»

Этим приемом мне удалось выиграть еще год. Но Кэти оставалась непреклонна. И становилось все яснее, что мы зашли в тупик, поскольку она уже все для себя решила и не собиралась отступать, как, впрочем, и я. Тогда-то умница Кэти и задала этот блестящий вопрос: «Но можем ли мы хотя бы просто обговорить этот вопрос и обсудить, как еще один ребенок скажется на положении нашей семьи?» И мы заговорили с ней на эту тему, а потом говорили еще и еще. И спустя два года, пролетевшие для меня как-то очень быстро, я наконец созрел. Через девять с небольшим месяцев созрела и Фиби, наша девочка. Кэти была абсолютно права. Теперь наше семейство невозможно представить без Фиби. Без нее нам и вправду чего-то очень не хватало.