Джеймс Райан - Погодите, как вы сказали?

Свои дни в приюте Джеральдина проводила за рукоделием (вот откуда та кофточка!) и разговорами с сестрами-монахинями, она просила научить ее, как ей быть и что делать, чтобы обеспечить себе и будущему ребенку жилье и пропитание. «Она заливалась слезами всякий раз, когда разговор заходил о передаче младенца на усыновление», — говорилось в письме. Но в конце концов Джеральдина решила, что в одиночку у нее нет шансов, к тому же, считала она, у ребенка обязательно должен быть отец. Она пробыла со мной в больнице первые девять дней моей жизни, ровно до того момента, когда меня передали на усыновление. В последней строке письма говорилось, что «она покинула больницу с разбитым сердцем».

Я был потрясен. Письмо дало мне ответы на вопросы, которые я никогда не удосуживался задать: например, было ли у меня имя в те первые девять дней жизни? (Как оказалось, да, было: меня назвали при рождении Майклом Джозефом, в честь деда по материнской линии.) Я показал письмо Кэти, и она плакала, пока читала его. Потом она взглянула на меня и сказала: «Тебе надо найти Джеральдину. Тебе надо рассказать ей, что для тебя все обернулось хорошо».

Еще через два дня мне позвонила женщина из агентст­ва по усыновлению — давайте назовем ее Барб. Это она составила письмо, основываясь на записях в моей папке. «Джим, — произнесла она с абсолютно узнаваемым джерсийским акцентом. — Вот уже четверть века, как я занимаюсь своим делом, и должна сказать тебе, что еще не встречала истории, подобной твоей. Она тронула мое сердце, Джим. Ты слышишь, что я говорю тебе? Твоя история по-настоящему тронула меня». Дальше она сказала, что не решается советовать мне попытаться разыскать Джеральдину, поскольку это стоит немалых денег. «Но, Джим, — добавила она. — Готова поклясться, что она все время блуждает где-нибудь рядом с тобой, ей-богу!»

Так я натолкнулся на еще одну мысль, которая, стесняюсь признаться, никогда по-настоящему не приходила мне в голову: что моя родная мать могла находиться где-то неподалеку от меня.

Я послал в агентство еще один чек и принялся ждать. В разговоре с Барб мы предположили, что Джеральдина могла вернуться домой, в Ирландию. И оба допускали, что, возможно, ее уже нет на свете. Шли месяцы, а вестей из агентства не было. За это время мне нежданно-негаданно предложили подумать о месте декана в Гарвардской высшей педагогической школе. Эта новость подарила мне много пищи для приятных размышлений, которые занимали меня целиком. Но в один из июньских вторников 2013 года в пять часов дня мне позвонила президент Гарвардского университета Дрю Фауст и предложила место.

Теперь моя голова и вовсе пошла кругом, поскольку я прикидывал и так, и этак, как вырвать семейство из родной почвы в штате Виргиния и перетащить в Массачусетс. Голова моя разрывалась от мыслей, когда на следующее утро телефон снова зазвонил. Это оказалась добросердечная Барб. «Джим, — прокричала она в трубку, — Джим, ты сидишь?»

«Нет», — не покривил я душой.

«Тогда сядь и слушай, — сказала она. — Мы нашли ее». Оттого что со вчерашнего вечера все мои мысли занимал только звонок президента Фауст, мне вдруг на какую-то долю секунды показалось, что сейчас Барб скажет: «Джим, твоя мать — Дрю Фауст». Но Барб заговорила совсем о другом. Она принялась рассказывать, как им удалось отыскать Джеральдину и как та отреагировала на новость о найденном сыне. Когда Барб связалась с ней и сообщила, что ее разыскивает «родственник», Джеральдина с мужем сейчас же помчались в отделение агентства по усыновлению в Элизабет. По словам Барб, Джеральдина разрыдалась, узнав, что я нашелся, и все твердила, что с самого момента моего рождения не проходило и дня, чтобы она не молилась обо мне. «И знаешь, Джим, о чем она молилась? — продолжала Барб. — О том, чтобы вы с ней встретились на небесах».

Итак, значит, Джеральдина все же не вернулась в Ирландию. Она повстречала замечательного человека, давайте назовем его Джо, они поженились и родили четверых ребятишек, затем обосновались в Нью-Джерси. Мало того, Джеральдина и ее семья жили в каких-то 15 минутах ходьбы от дома, где я рос! Ее дети ходили в ту же католическую школу, что и мои друзья. Думаю даже, что в какой-нибудь из дней моего детства наши с Джеральдиной пути могли пересечься.

Через несколько дней я впервые в жизни поговорил с Джеральдиной по телефону. Позвонив ей домой, я сначала попросил к телефону Джо и, не дав ему сказать и слова, скороговоркой выпалил: «Я не сумасшедший. Я не прошу денег. Я не невротик и не нуждаюсь в утешении. По крайней мере, чаще нет, чем да. Я просто хочу поблагодарить Джеральдину и уверить ее, что моя жизнь сложилась хорошо и я счастлив». По голосу Джо на том конце провода я понял, что он улыбается: «Ох, Джим, она ждала этого долгие годы. И из всех, кого я встречал, она самая удивительная женщина на свете». И вот, наконец, я слышу в трубке голос самой Джеральдины. Наш разговор вышел каким-то сюрреалистическим, но в то же время совершенно естественным. У нее все еще сохранялся узнаваемый ирландский акцент. Она спросила меня про Кэти и наших детей. Потом принялась робко расспрашивать меня о моей жизни. Мы решили, что нам надо еще о многом поговорить и договорились перезваниваться, а в обозримом будущем и встретиться.

Для удобства мы избрали местом встречи придорожную стоянку на Гарден-Стейт Паркуэй: это, пожалуй, самое первое место, какое придет в голову жителю Нью-Джерси, когда надо где-то встретиться. В то утро мы всем семейством навсегда покинули свой дом в Виргинии, пока что единст­венный домашний очаг в жизни моих детей, и отправились в наш новый дом в Массачусетсе. Переезд, огромное событие, поглощал все внимание и все мысли наших ребят. История с Джеральдиной не слишком взволновала их, отчасти из-за того, что переезд в их глазах затмевал все прочие события, а еще потому, что обожали свою бабушку — мою маму, которой не стало всего несколько лет назад. И все же, увидев Джеральдину, они буквально приросли к месту и только в ошеломлении переводили глаза с меня на нее.

Ростом Джеральдина была едва ли выше полутора метров, очень живая и подвижная, и похожи мы с ней как две капли воды: надень я парик, нас было бы не различить. Наше сходство несомненно и почти невероятно. Мои дети мгновенно почуяли, что участвуют в знаменательном событии, которое разворачивается у них на глазах: они легко узнавали свои черты, проглядывающие в облике в остальном совершенно незнакомой им женщины, что сидела здесь, в ресторанном дворике площадки для отдыха, на скамейке возле дверей Dunkin’ Donuts. Мы провели вместе два часа, разговаривая и рассматривая фотографии, и все это время мы с ней держались за руки. При расставании Джеральдина вручила каждому из моих отпрысков по конвертику, на котором было написано его имя. В каждом лежало по купюре в 20 долларов — на мороженое, сказала Джеральдина, вот придет лето, и дети смогут вволю полакомиться.