Донна Деномм - 8 ключей к целостности, наполненной надеждой [Инструменты для исцеления от душевных ран]

По дороге в горы мама с любопытством спрашивает, как мы с отцом уживались, ведь в детстве я с ним часто ссорилась: две сильные воли сталкивались лбами, а ребенком я к тому же обычно принимала на себя основную тяжесть этих наших столкновений. Тронутая столь очевидной материнской теплотой и заботой, я неожиданно порываюсь рассказать что-то о насилии. Но сейчас неподходящее время говорить об этом родителям. О моих воспоминаниях мама уже знает, но не знает точных подробностей. И без обиняков спрашивает, где это со мной случилось.

«В церкви», – произношу я, готовая к отрицательной реакции.

Она отвечает сразу же, не раздумывая: «Как ты считаешь, не случилось ли то же самое и с твоей сестрой? Потому что я всегда думала, что с ней что-то произошло…»

«Не знаю».

Моя набожная католичка-мать, которая, как я жду, сейчас примется возражать или сомневаться в правдивости моих воспоминаний, вдруг задумчиво произносит: «У тебя была привычка надолго исчезать, и никто не знал, где тебя искать – на улице, в парке…»

Я ошеломлена, но стараюсь сохранять присутствие духа, чтобы удержать машину на дороге.

А мама через несколько минут продолжает: «Но ведь, чтобы отправиться тебя искать, мне пришлось бы одевать и брать с собой троих маленьких детей», – бормочет она, скорее, самой себе.

Мы жили через дорогу от церкви и школы. Ответ матери сказал мне, что мои воспоминания-опасения вполне вероятны. Ведь шесть дней в неделю я проводила в школе и церкви, но меня могли «достать», даже когда официально меня там не было.

Остаток пути, крутясь по горному серпантину, ведущему к маленькому городку Гранд-Лейк, мы с мамой ехали молча, погрузившись в собственные мысли. Добрались мы меньше чем через час, и к тому времени голос у меня уже сел, а на занятии перед программой он и вовсе пропал. У меня был тяжелый ларингит… а предстояла полная программа ретрита!

Я обратилась за помощью к своим надежным внутренним наставникам и Духу, сказав: «Я знаю, вы помогли мне собрать всех этих людей, спланировать мощную программу и поднять все это в горы не для того, чтобы я в результате не смогла и слова вымолвить. Сделайте что-нибудь !»

Я могла только шептать, иногда сдавленно пищать, иногда глухо бурчать, но только пока не взяла в руку микрофон, чтобы поприветствовать гостей. В этот чудесный момент, стоило мне открыть рот, мощь голоса и сила слов вернулись ко мне. Этот опыт показал, насколько глубока рана в моем теле и резки реакции, когда я заставляю себя облекать в слова то, о чем столько лет умалчивала, в чем так долго не хотела признаваться. Проверять единство физиологии и эмоций мне довелось многократно в течение следующих двадцати двух лет, когда приходилось отсекать сжимающие меня щупальца напоминаний о тех давних жестоких и запутанных временах.

«Молчи, никому ни слова…» Не важно, хочет ли обидчик вырвать у жертвы насильно обещание помалкивать или скрыто угрожает, подразумевает он, как правило, одно: «Проболтаешься – накажут тебя (жертву), а не меня (преступника)». Мэри Гейл Фроули-О’Ди, эксперт по жестокому обращению с детьми, говорит:

«Некоторые преступники открыто рассчитывают, что жертва будет молчать, боясь, что ее саму обвинят в провоцировании издевательств, а затем заберут из дома и поместят в приют. Или же преступники угрожают жестоко отомстить самой жертве или ее родственникам, если она проговорится» [67] Frawley-O’Dea/Goldner. Predatory Priests, Silenced Victims, р. 103–109. .

Я согласилась молчать, потому что пригрозили убить мою сестру – обычный метод контроля, чтобы добиться согласия. Хотя прошло много лет и эти угрозы давно утратили и логику, и реальность, я редко делилась с кем-нибудь даже небольшой часть тех переживаний. Двадцать семь лет публичных выступлений и духовного наставничества и почти сорок лет профессионального оказания помощи другим с их ранами я хранила эту глубокую рану в себе. Несмотря на способность общаться самыми изощренными способами, я редко упоминала о своей детской травме, да и тогда ограничивалась общими фразами и расплывчатыми пояснениями, не решаясь напрямую связать то насилие с церковным окружением.

Недавно ко мне пришла клиентка, с которой я до этого несколько раз встречалась по рабочим вопросам. В начале сеанса она расплакалась. Со слезами, которые текли почти час, она поведала, что в восемь лет ее уговорили заглянуть в соседский дом. Она никому об этом не рассказывала. Недавно она обдумывала, как по-разному этот день до сих пор влияет на ее жизнь, и теперь хотела обратиться к нему напрямую в надежде, что сможет ослабить его воздействие. Неочищенные (непроговоренные) раны не заживают, а гноятся в теле (и в духе), пока их не обработают. Итак, почему я бессознательно решила хранить молчание и хранила его бо́льшую части жизни?

Мы также должны задаться вопросом, почему Церковь и многие ее последователи отрицают обвинения, даже если есть доказательства обратного. Марк Д. Джордон, профессор религиоведения в Эмори, Нотр-Дам и других католических университетах, высококвалифицированный историк христианской мысли, называет это отрицание «слепой верой» в духовенство. Одни верят в авторитет Церкви, в которой такого просто быть не может, а с какими-то недостатками она должна разобраться сама, а другие верят в вечное проклятие, которое постигнет их, если они посмеют перечить руководителям своей Церкви.

Еще один фактор, который заставляет столь многих отрицать очевидное и отличает церковную педофилию от других видов насилия над детьми, заключается в том, что католики с рождения приучены верить в то, что священник – хранитель таинства обрядов и священных знаний. Священники держат в секрете путь к Богу, действуя как своего рода мост, по которому одним позволяют проходить, а другим – запрещают. Обращаясь к проблеме таинства и священников, Джордон цитирует писателя-богослова V века Дионисия:

«Христианские священники как наставники, предстоятели и исполнители таинств открывают путь восхождения. Их стараниями нашу тьму освещает Божественное озарение. Они стремятся к важнейшим тайнам. Иерархия их должностей и обрядов образует обязательную завесу вокруг невидимого» [68] Mark D. Jordon. “The Confusion of Priestly Secrets” Predatory Priests, Silenced Victims. Frawley-O’Dea/ Goldner, p. 245. .