Донна Деномм - 8 ключей к целостности, наполненной надеждой [Инструменты для исцеления от душевных ран]

Этот отрывок стоит рассмотреть подробнее, с некоторыми разъяснениями. Как говорит Джордон, «иерархия их должностей» (патриархальная лестница) и «обрядов» (таинств, включая в моем случае принудительный и испорченный обряд причащения), образуют «обязательную завесу» (необходимый драгоценный покров) вокруг «сакрально невидимого» (Бога). Священник, отгораживая нас от Бога этой завесой, ведет нас к Нему?! Или он своего Бога отгораживает от нас, видя в нем человека с человеческими слабостями?

Джордон говорит, что священные тайны и иерархическая власть переплетены, причем первые поддерживают вторую. Вся иерархия священства выстроена на тайнах и праве хранить их от всех остальных. Свобода власти, которую это дает Церкви, способствует злоупотреблениям. Кроме того, по утверждению Джордона:

«…еще важнее, что истинно церковные тайны нередко набрасывают флер правомерности и неприкосновенности и на собственные секреты священников, которые путают свои тайны и священные таинства, каковые и следует хранить. Их вводят в заблуждение иерархическая структура и культура, заставляя считать: что верно для тайн Церкви, распространяется и на их секреты… клерикализм совершает ошибку, возводя все секреты всех священников в более высокий „ранг“ – священных тайн» [69] Ibid, p. 246. .

Поэтому священники, приученные верить, что все, происходящее в церкви, следует хранить в тайне как наиболее отвечающее «интересам» Бога, могли решить, будто все их секреты – во имя этого высшего блага:

«Священник сам был живой тайной либо носителем или исполнителем важнейшей тайны. Может ли быть более надежное вместилище для сокрытия сексуальных преступлений, особенно от самого себя? Священник – сакральная фигура, воплощение скрытности и неприкосновенности Божественного. После рукоположения священными становятся не только его полномочия, но и его тело. И если это тело хранит „отвратительные“ секреты, они могут быть запечатаны под видом высшей тайны. Их можно укрыть рядом с тайной Бога, а уж ее-то никто не смеет предать » [70].

В 50–60-х годах прошлого века религиозный контекст сохранения святых тайн в обществе приводил к тому, что тот самый священник, который отпускал все тайны и грехи в священном таинстве исповеди, потом шел и издевался над детьми. К счастью, сейчас, как мы видим, в нашей жизни действуют механизмы, благодаря которым подобные секреты в рядах духовенства скрыть уже сложно: священники стали подотчетны.

Еще одна обескураживающая тема, в которой ритуальное насилие отрицается еще упорнее, – так называемое религиозное принуждение. Поскольку священник в Церкви фигура уважаемая, жертва будет молчать, поскольку понимает: набожному верующему просто в голову не может прийти, что священник:

«…сотворит или даже попытается сотворить что-то злое или неправильное… Религиозное принуждение – это реальный, но совершенно особенный вид страха. Первоначальным источником этого страха является вера в невидимое, но всемогущее верховное существо, требующее беспрекословного послушания, без которого верующий будет наказан» [71] Fr. Patrick Doyle, A.W.R. Sipe, and Patrick J. Wall. Sex, Priests, and Secret Codes: The Catholic Church’s 2,000 – Year Paper Trail of Sexual Abuse. Los Angeles: Volt Press, 2006, p. 230. .

Священники, епископы и папа не только считаются чистыми и святыми, но и обладают способностью определять, что является грехом, а что нет, из-за чего набожные католики порой сомневаются в самих себе и собственной нравственности. Дойл, Сайп и Уолл цитируют «Тридентский катехизис» (1543–1545):

«…епископы и священники, будучи посланниками Бога и толкователями воли Божьей, уполномочены также во имя Его учить человечество Божественному закону и правилам поведения и в силу этого занимать Его место на земле, ибо невозможно себе представить более благородной роли. Поэтому справедливо называть их не только ангелами, но даже и богами, ибо они являют нам силу и прерогативы Бога бессмертного… Ибо дарованная им сила освящения и принесения в жертву тела и крови Господа нашего и прощения грехов не только не имеет ничего равного или подобного на земле, но даже и превосходит человеческое разумение и понимание » [72].

Часто считается, что эти посланники Бога и толкователи воли Божьей выше всякой критики, что они безупречны.

Ребенку, воспитанному в строгой католической вере, трудно было представить, что его изнасилует священник, даже если бы я понимала, что происходит. В дополнение к сильному религиозному влиянию, которое я сама испытывала шесть дней в неделю, все предыдущие поколения моей французской католической семьи воспитывались монахинями и священниками, и хорошая работа этих благородных людей высоко ценилась в моей семье. Поначалу я и сама мечтала стать монахиней. В моем случае религиозное принуждение удерживало в моем разуме и сердце две противоборствующие стороны реальности: то, что со мной произошло, и то, что это никак не могло со мной произойти. Воспоминания о жестоком изнасиловании и последующем ритуальном насилии врезались мне в душу и сохранялись там долгие годы. Хоть и глубоко скрытые, они по-прежнему были со мной, проявляясь через такой жизненный опыт, как участие в подростковой бунтарской банде, а также через такие физические недуги, как сильная мигрень и болезненный эндометриоз. Эдвард Эдингер говорит: «…ничего не пропадает, даже подписанный кровью договор с дьяволом. Внешне это забывается, но внутренне – никогда» [73] Edward F. Edinger Ego and Archetype, Shambhala Publications, 1992. . У договора, заключенного во имя Иисуса с моим детским «Я» в качестве жертвы, была сила меня сковать.

За шесть лет, в течение которых я устраивала и вела духовные ретриты в Мексике, мой голос очистился, стал глубже, растворились некоторые старые осколки. На Исла-Мухерес, «острове женщин», где к тому же находится храм древней богини Иш-Чель [74], очень сильна женская энергия. Я часто медитировала на пляже этого прекрасного карибского острова, наслаждаясь энергией наших исцеляющих кругов и смакуя влажный соленый воздух, теплые, ласкающие лучи солнца и свежий, сладкий и мягкий бриз. Остров послужил словно питающей маткой для преобразования. Одна поездка мне показалась особенно сложной, потому что перед ней я ставила на зубы брекеты, и от них появились глубокие порезы и открытые язвы, попала инфекция, они воспалились, рот и горло распухли до невозможности.