Максим Исповедник - Творения преподобного Максима Исповедника. Книга I. Богословские и аскетические трактаты

Только учитывая эту внутреннюю антиномичность понятия «оригенизм», можно ставить проблему его у преп. Максима. Творения преподобного показывают несомненное знакомство его с произведениями и идеями Оригена, Дидима Слепца и Евагрия Понтийского. Наиболее сильное влияние, в первую очередь на аскетику преп. Максима, оказали, конечно, сочинения и мысли Евагрия, и это влияние некоторые ученые склонны были преувеличивать [138] См.: Viller M. Aux sources de la spiritualité de S. Maxime. Les oeuvres d'Evagre le Pontique // Revue d'Ascetique et Mystique, 1930, t. 11, p. 156–184, 239–268, 331–336. . Но, во-первых, данное влияние было лишь одним из ручьев, впадающих в великую реку богословского синтеза, созданного преп. Максимом. А во-вторых, оригенизм, как система еретических взглядов, получил в творениях преподобного решительный и неумолимый отпор. В свое время на это ясно указал С. Л. Епифанович [139] См.: Епифанович С. Л. Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие. Киев, 1915, с. 36–37. , и новые исследования лишь подтвердили данный вывод русского ученого [140] См.: Scherwood Р. The Earlier Ambigua of Saint Maximus the Confessor and His Refutation of Origenism. Roma, 1955, p. 72–102; Idem . Maximus and Origenismus // Berichte zum XI. Internationalen Byzantinisten Kongress. München, 1958, p. 1–27; Ivanka E. Der philosophische Ertrag der Auseinandersetzung Maximos der Bekenners mit dem Origenismus //Jahrbuch des österreichischen byzantinische Gesellschaft, 1958, Bd. 7, S. 23–49. , не говоря уже о том, что идеи Евагрия претерпели у преподобного существенную трансформацию [141] См.: Balthasar H. U. Kosmische Liturgie. Das Weltbild Maximus' des Bekenners (2 Aufl.). Einsiedeln, 1961, S. 26–28. . Поэтому преп. Максима (как, вероятно, и его учителя авву Пантолеона) можно назвать «оригенистом» лишь в том смысле, в каком можно именовать «оригенистами» и многих великих отцов Церкви. В подобном качестве он сыграл выдающуюся роль в процессе воцерковлениянаследия Оригена и его последователей. Данный процесс, начавшийся со св. каппадокийских отцов (их «Добротолюбие» из сочинений Оригена и т. д.), заключался в том, что все чуждое Православию в этом наследии отсекалось, а все ценное и непреходящее органично усваивалось православной мыслью. И подобное воцерковление оригенизма не является неким исключительным примером в истории православной духовности: аналогичный процесс происходил и с усвоением «Ареопагитик» — произведений анонима, прикрывающегося именем св. Дионисия Ареопагита, содержащих не всегда ортодоксальные взгляды, и с восприятием творений св. Исаака Сирина, бывшего несторианским монахом и епископом (Исаак из Ниневии) [142] Hausherr I. Etudes de spiritualité orientale. Roma, 1969, p. 145–179. . И здесь нельзя видеть никакого болезненного разрыва между «догмой» и «духовностью», а, наоборот, следует констатировать их теснейшее единство. Ибо «богословие и мистика отнюдь не противополагаются; напротив, они поддерживают и дополняют друг друга», а поэтому «Нет христианской мистики без богословия и, что существеннее, нет богословия без мистики» [143] Лосский В. Очерк мистического богословия восточной Церкви, с. 10. . Как здоровый организм часто усваивает без всякого ущерба для себя чужеродные элементы, содержащиеся в пище, так и православная духовность усваивала и принимала в себя иные течения христианской (а иногда и языческой) мысли, извергая прочь все чуждое ей и оставляя лишь полезное и сродное. Поэтому указанный процесс воцерковления свидетельствует лишь о здоровье организма Православия. И наиболее полно такое духовное здоровье проявляется в святоотеческой письменности, в том числе — в творениях преп. Максима.

Странничество как форма отречения от мира было широко распространено в древнем монашестве [144] См.: Guillaumont A. Aux origines du monachisme chrétien. Abbaye de Bellefontaine, 1979, p. 89–116. , но преп. Максим оказался странником не по своей воле. Хронологию и точную последовательность его странствий трудно установить, и можно выделить лишь отдельные моменты, известные нам. Одно собственное послание преп. Максима позволяет с уверенностью утверждать, что в 632 г. он был в Карфагене [145] См.: Devreese R. La fin inédite d'une lettre de saint Maxime: un bapteme force de Juifs et de Samaitains à Carthage en 632 // Revue des Sciences Religieuses, 1937, t. 17, p. 25–35. и, скорее всего, прибыл в Северную Африку раньше (628–630 гг.), по пути, возможно, остановившись на Кипре и на Крите. Примерно в то же время в Африке оказался и св. Софроний, о чем ясно говорит сам преподобный: «Божественный Софроний вместе со мной и всеми монахами-чужеземцами пребывал в Африке» [146] См. его послание к Петру Сиятельному (PG 91,142). . Позднее (641г.) преп. Максим, вспоминая об этом периоде своей жизни, указывает, что с ним в Африке было много монахов-изгнанников ( ἐπιξενουμένων), среди которых выделялись «благословенные рабы Божии, отцы наши, называющие себя Евкратадами ( Εὐκρατάδης)» [147] Послание к Иоанну Кубикуларию: PG 91,461. . Речь идет о монахах, строгих в своих православных убеждениях, которые нашли себе в Северной Африке убежище от набегов иноплеменников (персов, а позднее и арабов) и распространяющегося монофелитства. Под «Евкратадами» следует понимать круг учеников блаж. Иоанна Мосха (Иоанна Евкрата), создавших свою обитель, настоятелем которой стал св. Софроний [148] См.: Schönborn Ch. Sophrone de Jerusalem, p. 72–78. . В этой обители преп. Максим и продолжил свои труднические подвиги. Со св. Софронием его связала тесная дружба и, видимо, старец (св. Софроний приближался к рубежу своего 80-летия) стал наставником и духовником преп. Максима. О глубоком почитании своего духовного отца свидетельствует еще одно его послание к Петру Сиятельному, где св. Софроний называется «благословенным владыкой, отцом и учителем моим, господином аввой Софронием, подлинно благоразумным и мудрым, заступником за истину и непобедимым борцом за божественные догматы, могущим делом и словом сражаться со всякой ересью» [149] PG 91, 533. . Это духовное окормление св. Софронием преп. Максима сыграло большую роль в жизни последнего.

Как указывалось, в 633 г. св. Софроний оказался в Александрии и начал открытую борьбу с новой ересью. События жизни преп. Максима в этот период жизни почти неизвестны. Лакуну заполняют сведения, сообщаемые в сирийской биографии, но они в ряде моментов спорны. Во-первых, главным инициатором начавшейся борьбы Георгий Решайнский изображает преп. Максима, который уже в это время написал «четыре книги» против монофелитов. Именно преп. Максим и убеждает св. Софрония (вероятно, тогда уже патриарха) написать письмо к Аркадию Кипрскому с просьбой созвать собор. Самому собору, состоявшемуся на Кипре ок. 633–634 г., автор уделяет большое внимание. На собор прибыл Кир Александрийский с пятью епископами, папа Гонорий послал своего диакона Гайя, а Сергий Константинопольский — архидиакона Петра. Когда все собрались, Аркадий послал весть св. Софронию. По получении ее, преп. Максим убоялся отправиться на Кипр, сказав: «Я не могу предпринять этого сейчас, но пусть Анастасий, мой ученик, пойдет с тобой (то есть со св. Софронием), а я дам ему книгу, посвященную данной теме». Поэтому на Кипр поплыли, как говорит автор биографии, «я, Георгий, два моих ученика вместе с восемью другими епископами, находящимися в юрисдикции Софрония». Когда собор открылся, то мнения разделились. Одни епископы заявляли: «Мы можем принять учение Максима», а другие: «Оно пагубно». Поэтому решили изложить данное учение в послании и отправить его к Ираклию с Георгием — архидиаконом Аркадия, Львом — диаконом Кира и Илией — нотарием Софрония. Затем возник спор между иерусалимским патриархом и кипрским архиереем: Аркадий предавал анафеме учение преп. Максима, а св. Софроний старался (очень мягко) защитить его. Спор прервал Кир, сказавший, что они собрались не для того, чтобы вступать в перепалку, а для того, чтобы выяснить истину и опровергнуть ложь. После этого все собравшиеся епископы (числом 46) разъехались по домам. Далее повествуется, что соборное послание, излагающее «учение Софрония и мошенника Максима», было прочитано Ираклием, и император издал эдикт, запрещающий его. Поэтому преп. Максим затворился в келье, боясь императора и константинопольского патриарха, предавших анафеме его учение; с ним были только два ученика его — Анастасий и Сергий. Когда же арабы вторглись в Сирию и другие области, то преп. Максим, уже не страшась византийских властей, стал открыто проповедовать свое учение и привлек к нему некоторых в «области Сирии». После смерти Ираклия и воцарения Константа, когда Африка восстала, преп. Максим, взяв Анастасия и других братиев, отправился туда.