Иерофей - «Знаю человека во Христе...»: жизнь и служение старца Софрония, исихаста и богослова

— Некоторые говорят, что Старец Силуан был такой же, как все монахи. Однако преподобный Силуан имел великий опыт, который понимают лишь немногие.

— Один из главных вопросов: как говорят святые? Это видно из беседы Старца Силуана со Стратоником. Святые не беседуют психологически или философски, но говорят то, что им дает Святой Дух. Тогда не бывает ошибок. А когда мы говорим от своего ума, тогда мы делаем ошибки.

— Святой Силуан говорил, что, если Бог каждый день будет брать человека в рай, все равно человек должен говорить: "Бог делает это по любви ко мне, а не за мои добродетели".

— Когда есть слезы, тогда сердце различает, что от Бога, а что от диавола. Если слез нет, мы должны исполнять заповеди Божий. Божий заповеди есть отражение жизни Самого Бога.

— Выражение "держи ум свой во аде, и не отчаивайся" очень важно. Я писал об этом много, даже можно сказать исчерпывающе, но его поняли немногие. Это — опыт Церкви, многие отцы его живут, но на разном уровне. Святой Силуан жил его на высочайшем уровне. Держать ум свой во аде есть единственный метод обуздать страсти. Когда ум уходит из ада, тогда действуют страсти. В этом и есть сущность аскетизма. Немногие сегодня являются истинными аскетами.

— Человеческая психология употребляет различные антропологические понятия. Но, так или иначе, это — опасная ересь. Плохо, что эта ересь пользуется словами духовных отцов, что приносит немалый вред, хотя она помогает тем, кто не обладает опытом понимать других. Духовное отражается и в психологическом, и в этом можно убедиться, если посмотреть на православных и латинян. Психологическое же не есть вместе с тем и духовное.

* * *

После беседы я прошел со старцем от старого здания до его домика, поддерживая его рукой. Он сказал, что в сентябре ему исполнится 92 года. По дороге он мне рассказывал нечто очень смешное и смеялся от всего сердца. Все же, будучи великим исихастом и истинным монахом, он тут же сказал: "Мы смеемся, а должны были бы плакать". Как-то один монах сказал мне: "Однажды в трапезной старец хотел рассмеяться, но сдержался. Но, даже когда он смеется, его смех — созидательный. Часто он смеется, когда видит, что мы веселы, или для того, чтобы поддержать нас, когда мы угнетены".

Когда я уезжал из монастыря, старец дал мне несколько коробок шоколадных конфет для раздачи всем знакомым с его добрыми пожеланиями: "Передавайте мои наилучшие пожелания всем. В особенности монахиням. Я беспокоюсь о Силуане, Макрине, Фотинии и Эфии". О сестре Силуане он сказал: "Силуана пусть старается походить на блаженного Силуана. В любом случае теперь она имеет своим заступником самого́ святого".

Я взял у старца благословение и сказал: "Старец, помяните нас". Он ответил: "Мы Вас помним, хотим мы этого или не хотим".

1991 год

В 1991 году, приехав в монастырь, я в последний раз видел старца Софрония при жизни. Ему было тогда 95 лет. Когда же я с ним познакомился впервые, ему было 80 лет, но он находился физически в прекрасной форме. Теперь же он состарился, передвигался с трудом, опираясь на две трости. Спустя два года он почил во Христе.

Я попросил старца сфотографироваться со мной. На фотографии мы стоим у дверей нового братского корпуса монастыря. Я также сфотографировал старца одного, опирающегося на трости. Это очень красивая фотография, одна из его последних фотографий.

После монастырской трапезы я подошел к старцу: от него всегда все получали некие духовные дары как духовные "сладости" — всю жизнь он постоянно жил истощанием, отдавая самого себя, чтобы насытить других. Он сказал мне знаменательные слова: "Мы живем здесь спокойно. Здесь много влаги. Ведь такому дереву, как то, что при входе в трапезную, в жаркую пору нужно много тонн воды. Это значит, что влага тут есть и она вся в земле. Также и мы — нам должно с плачем глубоко укореняться в вечности. Это суть монашеской жизни".

Как обычно, я попросил старца о личной беседе. Он согласился, и наша встреча состоялась, как записано у меня в записной книжке, 16 июля 1991 года.

Сначала старец сказал, что очень рад моему приезду, и начал беседу с моей книги "Лицо и свобода", которая уже вышла из печати. Старец особенно интересовался Лицом-Ипостасью, ибо сам из откровения Божиего знал, что Бог — это не идея, а Лицо-Ипостась. Поэтому он всегда читал сочинения, в которых говорилось о Лице.

Старец сказал мне: "Я прочитал твою книгу "Лицо и свобода" при свете трех ламп. И хотя я сейчас уже не читаю книги, эту мне очень хотелось прочитать. Ты хорошо пишешь. Мы с тобой едины в том, что реальность Лица превосходит философский и какой-либо иной анализ. Ты проницателен. Сначала ты выступил против философии в том смысле, что отцы не были философами, а затем перешел к аскетическому анализу Лица". И добавил: "Ты вдвое моложе меня, а уже написал о столь многих вещах".

И тут же, в поучение мне, он сказал: "Есть один анекдот, в котором говорится, что однажды в аду очутились разбойник и писатель. И под каждым из них был разведен огонь. Вдруг огонь под разбойником погас, а под писателем вспыхнул с новой силой. Писатель спросил: "Почему так происходит? Это несправедливо". И ему ответили: "Так происходит потому, что зло, которое ты причинил своими книгами, продолжает действовать и сейчас, а зло, причиненное разбойником, уже не действует"". Тогда я спросил старца: "И со мной то же самое произойдет?" Старец ответил: "Нет, ты — другое дело. То, что ты пишешь, приносит пользу людям, и они спасаются, а ты терпишь от нападений диавола, ненависти и зависти людей". И продолжал: "Я восхищаюсь тобой. Ты пишешь так много книг, по одной книге в год. Где ты берешь время? Ведь у тебя есть еще и монастырь!" (Речь идет о монастыре Рождества Богородицы в Акрэфнио в Фивах.) Я сказал старцу: "В монастырь я езжу каждую субботу". Старец спросил: "Монахини живут одни?" Я ответил: "Да, о них заботится старица Фотиния". Он сказал: "Это хороший монастырь". Затем я сказал ему: "Меня приглашают на различные конгрессы выступать с лекциями, и потом я их публикую. Так я пишу книги". Старец ответил: "Для этого нужны способности. У тебя талант. Мы должны писать положительно, как это делаешь ты". Я плохо себя чувствовал и сказал старцу: "Я пишу много книг, но, возможно, это глупости". Он ответил: "Нет, ты пишешь не глупости. То, что ты пишешь, — это среднее богословие", подразумевая под высоким богословием личное откровение Божественного созерцания, как оно представлено в его сочинениях.

Затем я рассказал ему об одной своей личной проблеме. Тогда мне предлагали стать митрополитом Ларисы, а многие христиане Ларисы желали, чтобы митрополитом был богослов. Старец сказал мне следующее:

— Святой Григорий Палама учил нас, что мы причащаемся Божественной энергии. Апофатика, которой учат некоторые, не помогает нам постичь Бога. Когда я писал книгу, не мог же я говорить о Боге "как Он не есть", но "как Он есть". Было бы бессмысленно, если бы я говорил "видеть Бога как Он не есть".