Иерофей - «Знаю человека во Христе...»: жизнь и служение старца Софрония, исихаста и богослова

Утреня и вечерня длились примерно по два часа. Монахи поочередно произносили молитву "Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас", — каждый на своем языке в глубочайшей тишине и мраке. Молитва преобразовала весь Типикон. Помню свое первое впечатление от такой службы: я был поражен до растерянности. Выходя из церкви, я не знал, куда идти. Таким образом, я каждый день духовно наслаждался молитвой. До меня дошли слухи со Святой Горы, что монахи так совершают свое правило: все должны произносить молитву, но реально я жил это впервые. Я чувствовал себя подобно студенту медицинского факультета: в университете ему преподаются теоретические основы, которые он затем должен применить на практике. Я воспринимал эти службы как духовную практику богословия.

Второе, что я жил тогда, — Божественные литургии, их молитвенную атмосферу. Каждый вторник, четверг и субботу проходила Божественная литургия в маленькой церквушке Святого Предтечи, и каждое воскресенье — в храме Всех святых в двух километрах от монастыря. Церковь была отдана во владение монастырю: из-за множества прихожан маленький храм в монастыре не мог вместить всех. Я жил Божественную литургию в атмосфере монашеского безмолвия. Служба в монастыре радикально отличалась от помпезного служения литургий в многошумной обстановке приходских храмов, так хорошо мне знакомой.

Третье, что я жил, — ежедневная жизнь монастыря. Я попросил, чтобы мне позволили войти в жизнь монастыря как члену братии: так, всю неделю я работал наравне с другими монахами. В то время строилось здание для трапезной и кухни, на втором этаже которого планировалось разместить библиотеку и библиотечные помещения. Я носил цемент, кирпичи и помогал строителям возводить здание, постригал газон, помогал закупать продукты для монастыря, изготовлял ладан и т. д. Помогал отцу Захарии почти во всем, что приходилось делать ему.

Так я прожил неделю в монастыре до того момента, как вернулся из своей поездки старец Софроний. Я с очень большим нетерпением ждал встречи с ним. Я не присутствовал в час его прибытия, но видел издали, как он беседовал с монахами между центральным и новым зданием. Подойдя в большом страхе и благоговении, я взял у него благословение. Старец был очень рад, посмотрел на меня проницательным взглядом и что-то сказал отцу Кириллу. Позже я узнал, что он сказал: "Он похож на Антония Блума".

С того времени я каждый день видел старца в монастырских трапезных, на Божественных литургиях и на его ежедневных прогулках. Я всегда общался с ним с большим благоговением. Он не любил, когда люди, общаясь с ним, почитали его за святого, и потому находил способ, как сделать общение более близким — он рассказывал какой-нибудь анекдот и говорил с юмором. Все святые ведут себя таким образом.

Первое время я внимательно всматривался в его внешность и старался распознать его внутренний мир. Старцу тогда было 80 лет, но он был относительно здоров. Он служил каждое воскресенье и участвовал в литургиях в соответствующие дни, как и по субботам, и на праздники святых.

Старец был среднего роста и с прямой осанкой, несмотря на проблемы с поясницей. При ходьбе он опирался на трость. Его походка была величественной и в то же время "монашеской" по характеру. Она выражала естественное благородство и смирение аскета. Когда старец шел по дорожке, в нем был виден одновременно аристократ и отшельник-подвижник. У него были голубые глаза, седая борода; белоснежные волосы слегка ложились на плечи. В лице старца можно было увидеть жизнерадостность и задумчивость. Он говорил низким голосом, медленно и ясно, и его слова трогали до глубины души. Смеялся он от всего сердца. Однако всегда внезапно останавливался, говорил по-русски "да" и серьезно продолжал беседу. Он был очень задумчивым, но в то же время радостным. В этих двух чертах выявлялась его личность подвижника и глубина сердца, ему были чужды эгоистическая замкнутость или наглое паясничество. Весь лик старца говорил о глубине его внутреннего мира.

Он всегда свято носил маленький крест на простой цепочке. На Западе православные клирики обычно носят кресты, чтобы их можно было отличить от евреев и мусульман.

Спустя несколько дней я попросил старца назначить время, чтобы обсудить различные занимавшие меня вопросы. Основное правило старца, как уже было сказано, — дать паломнику проникнуться атмосферой монастыря на пользу души, чтобы тот ощутил внутреннюю перемену; и уже после этого старец беседовал с ним. Часто встреча устраивалась накануне отъезда посетителя и проходила по-разному, согласно нуждам собеседника и внешним обстоятельствам.

Действительно, вся царившая в обители атмосфера была глубоко молитвенной и благословенной. Прочувствовав ее, человеку было невозможно не измениться. Ежедневные службы с молитвой, побуждающие к благочестию Божественные литургии, общение с монахами, которые никогда никого не осуждали, и, прежде всего, присутствие старца Софрония открывали глубины духовности. Некий паломник, клирик (о. Симеон Крагиопулос), осознав сие в первый же день своего пребывания в монастыре, объяснил мне причину: глубина личности самого старца.

Однажды старец вышел из своего домика для своей обычной прогулки. Встретив меня на дороге, он сказал: "Пойдемте погуляем и побеседуем, — и, шутя, добавил: — Будем с Вами гуляющими философами".

Мы шли по тропе от монастыря к храму Всех святых. Это была маленькая асфальтированная дорожка, по которой могла проехать только одна машина и с трудом могла разминуться лишь с легковой малогабаритной машиной; по обеим сторонам дороги буйно росла крапива и другие растения.

Сначала я задал вопрос, старец Софроний мне ответил, и потом сам стал переходить от одного вопроса к другому, как будто бы видел меня насквозь — все мои проблемы и вопросы. Таким образом, первый урок, который я получил от старца Софрония, был дан в пути, что было весьма символично: действительно, для меня это был путь к истине. И как будет видно в дальнейшем, в старце я видел синтез монаха-отшельника, богослова, отца Церкви и церковного мужа: в нем сочетались предание трезвенного безмолвия, православное богословие и церковная жизнь.

Мы разговаривали на греческом языке, который он выучил, когда подвизался на Святой Горе. Я узнал, что он освоил греческий под руководством митрополита Иерофея Мелитопольского — преподавателя на Святой Горе. Начиная свои занятия, стремясь запоминать слова, грамматику и синтаксис, он почувствовал, как его ум, который прежде находился в сердце в покаянной молитве, вышел из сердца в мозг. Тогда он осознал, что его ум много лет был в сердце. Как-то он стал свидетелем ссоры двух монахов, но из-за пребывания его ума в сердце он даже не слышал, что они говорили. Так он смог проанализировать движения своего ума.