Андрей Ткачев - Почему я верю. Простые ответы на сложные вопросы

— Почему так зачастую случается?

— Очевидно, здесь есть и наша беда. Мы мало пропускаем сквозь себя Иисуса Христа. Как грязное стекло плохо пропускает свет, так и мы, видимо, заслоняем собой Иисуса Христа, и свет Его не светит сквозь нас с той степенью яркости, чтобы это было заметно и очевидно. Мы должны были быть прозрачными для Его света, а это часто не так. В этом, собственно, и есть единственная нравственная проблема христианства.

Между прочим, об этом знают все христиане, в том числе и баптисты, и адвентисты. Просто они, может быть, в силу западной привычки к мерчендайзингу и рекламным акциям, продолжают улыбаться и говорить: «Мы — церковь святых!» На самом деле стоит человеку 3–5 лет походить в какую-то конкретную христианскую общину, побыть в ней активным прихожанином, как он прекрасно поймет: никто не безгрешен.

У нас нет проблем с Христом, у нас есть проблемы с христианами. Мы не святые почему-то. Мы даем возможность прежним грехам реанимироваться в нас, мы можем приукрашать христианской риторикой свои человеческие страсти. Не нужно в этом обвинять только лишь патриархов, спорящих о том, кто важнее — епископ Рима, епископ Константинополя или епископ Иерусалима. Это касается всех. Грех — это ржавчина, разъедающая человечество.

На самом деле, если мы захотим найти единство в других религиях, мы его там не увидим. Например, ислам совершенно не един, он разбит на два мощных крыла — шииты и сунниты, и те и другие, в свою очередь, разбиты на десятки разных религиозных течений, представители которых часто друг с другом и разговаривать не хотят, отказывая противоположной стороне в том, что те — мусульмане. И у каждой стороны есть свои аргументы. У иудеев есть ортодоксы, ультраортодоксы, либералы, консерваторы и даже модернисты. И ведь любой еврей знает, в какую синагогу ему можно ходить, а в какую нельзя ни в коем случае, и кто из них настоящий еврей, а кто только по фамилии Рабинович. Они это знают прекрасно!

И на фоне всей этой разноголосицы Православная Церковь на самом деле представляет собой нечто монолитное и единое, как это ни странно. У нас есть 9 патриархов и 15 Поместных Церквей, в которых, конечно, не все благополучно, но которые все равно поминают друг друга на молитве, имеют общее вероучение, общую Пасхалию, совместные праздники и богослужения, общаются между собой, совершают дружественные визиты и ни в чем в принципе не отличаются. На фоне полного дробления Церковь представляет собой потрясающий пример единства. Просто мы не кричим об этом. Мы смиренно молчим о себе, зная, что мы — грешники и что нам Господь доверил хранение Слова Божиего, но мы плохо это делаем. Храним, распространяем, но не очень успешно.

И это единство абсолютно лишено монархической вертикали, подобной той, что есть у Католической Церкви. У католиков есть один земной глава и строгая средневековая структура, сохранившаяся до сегодняшнего дня. В Православной Церкви такого нет. И это очень удивительно. Православная Церковь на самом деле очень свободна.

— Свободна?

— Да. У Православной Церкви нет единой вертикали власти: не может Московский патриарх командовать патриархом Болгарским! И если, скажем, Константинопольский патриарх пытается, в силу первенства чести, все-таки командовать всеми, то ему напоминают: «Ты вовсе не «православный Папа». Ты — просто один из патриархов, первый среди равных, причем «первый» не потому, что самый лучший, а просто в силу исторических причин. И ты не имеешь права командовать православными японцами, православными грузинами и православными греками» (хотя это не значит, что мы не чтим первенства чести — чтим!).

Православная Церковь — очень сложно взвешенная и по большому счету, выражаясь в духе современных терминов, демократическая, равноправная структура, где нет подавления, диктата и властной вертикали.

— Раз уж мы заговорили о католичестве: какие еще существенные и важные отличия есть между нами?

— Стоит отдельно сказать о том, что в Православной Церкви существует белое духовенство (то есть священники и диаконы, состоящие в браке, в отличие от черного духовенства — монашествующих, дающих обет безбрачия. — Ред.), чего нет в католичестве, в силу их канонического права, куда более сурового, чем наше. По большому счету это — великое чудо и величайший подарок, одно из грандиозных преимуществ Православия перед Католицизмом, за которое стоит поблагодарить Бога.

— В чем заключается преимущество?

— Существование белого духовенства формирует целую психологию священства. Психология среднего православного священника в принципе оказывается тождественной психологии среднего человека. Что такое католический священник? Это почти монах, человек, совершенно отделенный от мирских людей. Отличие католического священника от монаха очень невелико, потому что безбрачие — это уже половина монашества. Он может, конечно, иметь имущество, чего монах иметь не должен, но это — мелочи. Главное, что католический священник — бессемейный, он оторван от корней и не принадлежит никому, кроме своего прихода. Это солдатик, который по приказу командира снимается с места и уезжает туда, куда его отправят: в Новую Зеландию или в Австралию, потом — в Африку, через три года — в Латинскую Америку, а из Латинской Америки, например, на Камчатку, и под конец жизни куда-нибудь во Францию, умирать. Он ни к чему не прикреплен и никому ничем не обязан. Все, что у него есть, вмещается в чемодан.

А попробуйте снимите с места православного сельского батюшку, у которого — дети, матушка, старый «запорожец» во дворе, свиньи, куры, требующая постоянного ремонта церковь, 25 бабушек на приходе и полное кладбище прихожан, за упокоение которых нужно молиться.

Он «врастает» в своей приход… И благодаря этому проблемы простого человека очень понятны православному священнику. Что значит семейному человеку приходить на исповедь к безбрачному батюшке? Это часто бывает разговор глухого со слепым! Ведь половина наших грехов связана с семьей, с теми сложностями, которые с семьей или с ее отсутствием связаны. Вот я поругался с женой… Что он мне может посоветовать? Или, например, мы уже живем с женой десять лет, а она не может забеременеть… Что он может мне сказать? Конечно, он скажет что-то, но до конца он не может меня понять. Между мною и им дистанция огромного размера.

И в Католической Церкви так и получается: священник, человек очень образованный, очень много учившийся, но не имеющий семьи, вынужден заботиться о пастве, которая ведет совершенно другой образ жизни.