Андрей Ткачев - Почему я верю. Простые ответы на сложные вопросы

Почему Церковь так сильно пострадала при революции? Потому, что она была полностью встроена в государственную структуру, сведена до уровня министерства — одного из министерств обреченного государства. И потом, когда это государство разрушилось, вместе с ним рухнули все церковные структуры, до того казавшиеся нерушимыми и утвержденными на веки. И священников гнали и убивали иногда за веру во Христа, в силу той ненависти к благодати, которая была присуща многим революционерам, а иногда — как чиновников несуществующего государства. Под каток репрессий духовенство попало как бывшие служащие бывшего государственного департамента, как потенциальные контрреволюционеры.

Так что встроенность Церкви в госструктуры в начале XX века сыграла свою трагическую роль.

— К слову о монастырях: у католиков, в соответствии, наверное, с их любовью к строгой иерархичности и порядку, есть монашеские ордена. У нас, кажется, ничего подобного нет. Почему?

— Да, на Западе у католиков есть ордена, и каждый со своей специализацией. Например, бенедиктинцы, чье кредо — ore et labora (лат.), «молись и работай». Переписка книг, аптекарское искусство, возделывание земли, молитва, строгий устав — удел этого монашеского ордена.

Доминиканцы занимаются миссией, проповедью Евангелия, противодействием сектантству. Францисканцы исповедуют добровольную святую бедность. Какие-то другие ордена занимаются, например, только тем, что учат детей, другие — помощью женщинам, оказавшимся в сложной жизненной ситуации, и так далее. У каждого ордена есть свое «направление».

Это естественно и логично, ведь каждый человек имеет склонность к чему-то. Один может воспитывать и учить детей, а другой — помогать больным алкоголизмом, третий — ходить в тюрьмы, а четвертый — редактировать книжки или делать переводы. Зачем бросать интеллектуала, который знает четыре языка, на детский садик? Пусть переводит трактаты, свежую богословскую литературу с испанского, с греческого, с сербского на русский!

Трудно сказать, почему в Православной Церкви не сложилось орденов. Видимо, нас не вынуждала к этому жизнь, или вынуждала, но мы не заметили.

У нас были ярко выражены два типа монастырских подвижников, одинаково необходимых Церкви, — отшельники и социально-ориентированные люди, «нестяжатели» и «иосифляне». Одни были ориентированы на чистое монашество, а другие — на открытость миру с его нуждами. Но больше дифференциации не происходило, а сегодня в этом есть нужда. Нужны образованные монахи, которые могли бы войти в студенческую аудиторию, и терпеливые монахини, занимающиеся одинокими стариками в домах престарелых или брошенными детьми в доме малютки, — особенно детьми с врожденными пороками, такими, от которых в страхе отшатываются даже родители. Ведь мирскому человеку, который, чтобы содержать семью, работает с раннего утра до позднего вечера, невозможно брать на себя еще и благотворительную нагрузку. Ате, кто посвятил себя Богу, могут.

Как-то давно передавали, что один из наших русских монастырей, стоящий в окружении деревянных сел, купил пожарную машину и обучил монахов пожарному делу в МЧС. И теперь монахи этой обители выезжают тушить пожары в окрестностях. Поскольку ближайшая пожарная машина находится километрах в 80 от села, а монастырь — под носом, это весьма кстати.

Монастырь, у которого есть своя картошка, своя капуста, морковка, свое зерно и свой мед, своя сельскохозяйственная техника, может жить своей жизнью и помогать людям: учить детей из окрестных сел, принимать к себе трудничать вышедших из тюрем зэков, которым некуда деться, устроить бесплатный врачебный кабинет для сельских жителей… У нас есть такие обители, и их довольно много, просто они не кричат о себе и формально ни к какому ордену не относятся.

Монахи таких монастырей подобны Луне: одной стороной они постоянно обращены к Богу, а другой стороной смотрят на мир и помогают миру. И мирянам вовсе не нужно знать, что там, на «другой стороне Луны».

— У меня рождается такой вопрос: что мешает человеку сказать: «Выберу церковь по сердцу — деревню, замок или…»? С чем бы можно протестантов сравнить?

— Протестантов можно сравнить… с очень хорошей фабрикой. С каким-то машинным производством, заводом «Мерседес Бенц» или «Форд», стоящим посреди города, куда стекаются вереницы рабочих. Фабрика.

— Допустим, фабрика. Может быть, человеку ближе фабрика?

— Может быть и такое. Православие не похоже на фабрику, а человеку хочется на фабрику: он наслаждается стуком машин и запахом машинного масла, ему нравится, когда все жужжит, скрипит, вертится. Были же такие поэты, которые считали, что звук пропеллера слаще, чем голос любимой девушки!

Что ж, в духе свободы, о которой сегодня так много говорят, человек может идти, куда хочет. Мы не можем хватать его за рукав: «Стой! Не иди на фабрику, иди в деревню!» Мы никого не удерживаем. Хочется на фабрику — пожалуйста.

— Но, казалось бы, русскому человеку должно быть ближе свое, родное? Почему же он ищет зачастую другое?

— Отчасти потому, что, как это ни странно прозвучит, но мы в изрядной степени американизированы. Многие из нас. Как прекрасно пел Вячеслав Бутусов в свое время: «Гуд-бай, Америка, о, где я не буду никогда! Нас так долго учили любить твои запретные плоды».

Предвоенное и послевоенное поколение советских людей по приказу генералиссимуса было воспитано на шедевральном кино, взявшем за образец голливудский кинематограф: Сталин любил Голливуд 1930-х годов и требовал, чтобы наши снимали так же, как американцы. Затем целые поколения русских людей были влюблены в американские субкультуры — подражали хиппи, слушали музыку кантри, рок-музыку. Мы все как один смотрели фильмы про Джеймса Бонда и про техасских рейнджеров, мы помним, как вываривали свои первые джинсы… Многие из нас выросли на любви к внешним атрибутам американской культуры: Coca-Cola, Malboro, джинсы Levis. И эта любовь не так быстро выветривается…

Наш человек знает, что написано на долларе: In God we trust. Очевидно, что создатели доллара заявляют о своей вере в Бога, но, очевидно и то, что они верят иначе, чем мы, — по-американски.

— А что значит «верят по-американски»?

— Есть свой набор характеристик… Начнем с того, что изначально американцы верили, что осуществляют самую масштабную в истории попытку создания «земли святых». «Мы — свободные люди, мы верим в Бога! Там, за океаном, мы оставили дрязги и свары умирающей европейской цивилизации, чтобы здесь построить все заново. Мы умеем и хотим работать, и сможем сделать это!»

Построить, насколько это в человеческих силах, воплощенное Царство Божие на земле — таким был пафос американских колонистов.