Франсуа Брюн - Чтобы человек стал Богом

Когда в ходе этой непрерывной борьбы силы мои почти иссякли, и я не знала даже, подпала я греху или нет, о, тогда я умоляла Бога, я молила о жалости, о пощаде…

И однажды Господь сказал мне, каковы бы ни были мои действительные искушения, отдать Отцу Предвечному перенесённые страдания и Драгоценную Кровь, пролитую за этот конкретный грех, совершать акты противостоящей добродетели, объединяя их с совершёнными актами той же добродетели, исполненными нашим Господом и его Святой Матерью [1486]». В этом последнем абзаце содержится почти всё богословие Искупления, которую предлагаем и мы. Если « акты противостоящей добродетели », совершённые Терезой-Еленой могут произвести какой-либо эффект, то это потому, что они получают свою правоту от силы Христа, действующего в Терезе-Елене; но также и потому, что акты, совершённые этой верной душой, могут произвести прямой, обучающий добру эффект в душе грешника.

В другом месте тот же мистик рассказывает нам, что она взяла на себя грехи одного несчастного человека, а точнее, « муки, которые были с ними связаны, желая добиться его исповеди… О, Бог мой , — признаётся она, — какой неизречённый страх овладел мной, когда я стала созерцать вашу грозную и торжественную чистоту [1487]…». И она чувствует себя действительно нечистой, ощущает саму нечистоту этого человека, но только испытывает эту нечистоту с ещё большей силой, чем сам грешник, что, конечно, происходит по причине её собственного личного очищения и в соответствии с ним [1488].

Известна история святой Маргариты-Марии Алакок. Обычно, рассказывает она, искуситель, который испытывал её разными способами, не ополчался против её целомудрия, ибо Господь запретил ему это. Но однажды Настоятельница сказала ей: « Займите место царя нашего перед Святым Причастием » « И оказавшись там , продолжает она рассказ, я почувствовала, как на меня набросились такие отвратительные порочные искушения, что мне стало казаться, что я уже в аду. И я выдержала эту муку несколько часов кряду, а она продолжалась до тех пор, пока моя Настоятельница не сняла с меня это послушание, сказав мне, что я буду отныне занимать не место царя нашего перед Святым Причастием, но место доброй монахини при праздновании посещения Богородицей святой Елизаветы. Немедленно прекратились мои мучения. Поток утешений затопил меня [1489]…».

Но вот она же испытывает тревогу души, которой грозит осуждение и которая находится при смерти:

« И мне показалось, что тогда его справедливый гнев обратился на меня, со всех сторон на меня надвинулись страшная тоска и скорбь; ибо я чувствовала удручающую ношу на моих плечах. Хотела я поднять глаза, и видела Бога, гневающегося на меня, вооружённого розгами и хлыстами и готового обрушиться на меня; с другой стороны мне казалось, что вижу ад, открывшийся, чтобы поглотить меня. Всё восстало и смешалось внутри меня. Враг мой осаждал меня со всех сторон сильнейшими искушениями и особенно отчаянием …

Ударьте, Господь мой! Режьте, жгите и уничтожьте всё неугодное Вам, не щадите ни тела моего, ни жизни, ни плоти, ни крови, лишь бы Вы спасли навеки эту душу !» [1490]

Здесь мы, конечно, видим гневающегося Бога классического богословия, который, однако, вполне соответствует тому, что испытывает эта грешная душа. « Ударьте !» могло бы также соответствовать садистской мести официального Бога. Но, в конечном счёте, это первое слово находит своё объяснение в « Режьте, жгите и уничтожьте всё неугодное Вам ». Речь ведь идёт об очищении грешной души, а не о воздаянии за её грехи! И святая Маргарита-Мария, не превращая всё это в богословие, прекрасно чувствует, что это очищение грешной души Бог может совершить в ней самой.

В следующем параграфе (§100) своей « Автобиографии » она восклицает, что для спасения грешных душ « Лучше обратите на меня гнев Ваш …». Христос, в конце концов, уступает ей: « Мне угодно это, если ты желаешь ответить за них ». Можно было бы ожидать, что речь пойдёт о наказаниях, но святая Маргарита-Мария немедленно отвечает: « Да, мой Бог, но я Вам буду платить только Вашей собственной добротой, которая является сокровищем Вашего святого Сердца [1491]». В конечном итоге, Бог обрушивает на неё весь свой гнев, заставляя Себя любить той любовью, которую он же сообщает ей!

Именно это хорошо усвоила Александрина Мария да Коста, стигматик из Португалии, когда испытала на себе угрозы и гнев Божий: « Господь, знаешь ли Ты, почему я Тебя не боюсь? Потому что я знаю, что Ты гневаешься только для того, чтобы призвать к Себе души и простить их. Месть Твоя — это месть любви. Ты мстишь, чтобы дать любовь. Ты весь захвачен любовью ». Но она также хорошо поняла, что не уступит ужасному сопротивлению воле Божьей, которое испытывает её сердце [1492].

Тереза Нойман брала на себя ответственность не только за больных. Иногда она принимала на себя ещё более сокровенные искушения. Так происходило в этой истории со священником, который, будучи не в состоянии преодолеть свою тягу к спиртному, пришёл к тому, что попытался отравиться. Терезу, которая давно уже помогала ему изо всех сил, в это же время укусило какое-то насекомое, и она долго страдала от отравления крови [1493]. В другой раз некто, предпринявший попытку самоубийства, видит Терезу, явившуюся ему, чтобы отговорить. А Тереза признаётся, что в тот день она испытывала сильнейшее отчаяние [1494].

В который раз нам приходится сталкиваться здесь с проблемой интерпретации данных феноменов. Тереза Нойман даёт этому очень ясное объяснение, совершенно не соответствующее нашему, но совпадающее с официальным богословием её окружения. У нас есть отчёт Герлиха, журналиста из Мюнхена, который расспрашивал нашего мистика в тот момент, когда она находилась « в состоянии высшего душевного покоя », и, в частности, спросил её о смысле того, что в русле этого богословия называют обычно « искупительными страданиями », которые берут на себя некоторые святые. И вот, что она ответила: « Послушай! Спаситель справедлив. Поэтому Он должен наказывать. Он также милостив и расположен помогать нам. Он должен покарать грех, который был совершен; но если кто другой берёт на себя страдание, справедливость совершается, и Спаситель получает свободу для Своей доброты [1495]».

Таков механизм теологии Искупления римской католической Церкви; и Иоханнес Штайнер именно в этом смысле трактует свидетельство Терезы Нойман [1496]; но это богословие несовместимо со свидетельством святой Екатерины Генуэзской, настаивавшей на необходимости полного очищения души для того, чтобы она могла вынести присутствие Бога. Будем ясными и точными. Эта теология и наша теология являются одним и тем же в общих чертах, но не потому, что имеются некоторые общие элементы между ними. В обеих схемах обязательно есть кто-то, кто страдает вместо другого. Но в обычной католической схеме речь идёт о расплате, о воздаянии. В работе этого механизма нет ничего таинственного. Только искажаются вечное блаженство и лик Божий. Речь идёт о счастье, которое мы можем получить, как предмет, лично не научившись любить. Бог становится чудовищем или, по меньшей мере, неким богом, подчиняющимся Справедливости, которая превыше его самого.