Франсуа Брюн - Чтобы человек стал Богом

Теперь мы лучше вооружены и можем дать ответ на реакцию антимистистиков, которые одновременно являются нео-схоластами и современными богословами. Снова скажем, что это тот же рационализм. Монсеньёр Жуассар [1529]пытался показать, что идея морального страдания Христа или « мистического отчаяния » не имеет никакого основания в трудах греческих Отцов Церкви, которые, якобы знали только физические страдания Страстей и их « естественное отражение в душе Спасителя [1530]».

Л.Матье [1531]пытается показать, что до конца средних веков Предание, в соответствии с учением Христа (как утверждает автор), видело в искупительных страданиях Христа только физические страдания. Якобы рейнско-фламанские, итальянские и испанские, а затем французские мистики вместе с Лютером и Кальвином ввели эту идею о мистическом мраке Христа на кресте и, шире, идею « моральных страданий… как провиденциально предписанного средства искупления различных людских грехов того же порядка [1532]». Но в заключение Матье радуется, что современные толкования положили конец этим нездоровым интерпретациям и вернули нас на твёрдые традиционные позиции, позиции схоластики.

Не так давно брат М.-Б. Карра де Во Сен-Сир, доминиканец [1533], опираясь на предыдущие исследования, слегка уточняя сделанные выводы, признал, что « недавние успехи психологии » должны бы позволить нам лучше « проникнуть в это внутреннее отчаяние, это сокровенное страдание, порождённое в душе Спасителя самими страстями [1534]». Что до мистических страданий Христа, воображаемых мистиками, доминиканский брат задаётся вопросом о смысле, какой они могли иметь в самой философии этих авторов. « Без тени сомнения , — отвечает он заранее, — то, что является пассивным очищением для верующего, не может иметь этого значения в том, в ком нет и тени греха [1535]». Одной этой фразой уничтожена вся наша теология…

Отец Кристиан Дюкок [1536], в свою очередь, также обратился к этому вопросу. По одному пункту, который нам представляется очень важным, он воздаёт справедливость мистикам. Даже если именно они и, в частности, Таулер, изобрели эту интерпретацию страданий Христа и, конкретно, Его покинутость, которая подобна « болезненному пути, который от греха ведёт к Богу », то всё же, по отцу Дюкоку, они сохранили, понимание правосудия мщения Отца, которое воздействует на Его Сына. « Это уточнение , добавляет он, мы находим в двойной традиции, в традиции Кальвина и в традиции французских ораторов XVII века [1537]». Но, ответим, могло ли быть иначе в рамках теологии искупления посредством выкупа? Если физические страдания Христа были востребованы Божественной Справедливостью, то обнаружение в душе Христа моральных страданий могло привести только к подобным интерпретациям. Впрочем, мы видели, что мистики часто, но по другим причинам, пользовались таким словарём.

Однако, и даже вне этих богословских рамок выкупа, отец Дюкок изобличает некую опасность в этой « мистической » интерпретации страданий Христа: « Это значит сместить центр интереса, созданный оригинальностью мессианизма Иисуса [1538]». Развивая свою мысль, отец Дюкок, в конечном итоге, видит в интерпретации мистиков выражение « болезненной чувствительности ». « Он носил наши скорби. Он скорбел так из сострадания к нам [1539]».

Известно, что для отца Дюкока, истинное средоточие мессианизма Иисуса заключается в другом: « Иисус был революционером, Он умер за то, что посягнул на установленный порядок, но заявленный Им протест живёт в веках. Его смерть не загасила огонь Его речей [1540]».

Удовольствуемся тем, что приведём суждение отца Урса фон Бальтазара по поводу М.-Б. Карра де Во Сен-Сир: всё это « непростительно поверхностно [1541]»! Настаивать бесполезно, эта мода тоже уже в прошлом.

Все мы вовлечены в одну и ту же историю, которая одновременно и разворачивается во времени, и выходит за рамки времени. Именно поэтому тот же механизм кенозиса, который объясняет, что божественная сущность Христа не постоянно преображает Его человеческую сущность, но только на Фаворе, позволяет также понять, что Христос присутствовал в Аврааме или в Моисее, реально, как и в каждом человеке, но так, что это присутствие не проявлялось. И таким же образом Христос присутствует и в нас, со всей Своей божественной природой, но из-за того же кенозиса, который есть в нас, мы этого не чувствуем; добровольный кенозис в Христе, ощущаемый и даже бессознательно ощущаемый большинством из нас; сперва уловленный, а затем, как мы видели, постепенно становящийся добровольным, — у святых. И это потому, что наша жизнь, каждая человеческая жизнь, совпадает, таинственным, но реальным образом, с жизнью Христа, наше рождение совпадает с Его рождением, и наша смерть — с Его смертью, а слава Христа при Воскрешении не может пока открыться в мире, хотя со стороны Христа, по словам святого Павла, она уже явилась [1542].

Итак, это « первородное искупление », если использовать удачную формулировку Пола Хитца, достигает всех людей во все времена и во всех местах; независимо от принадлежности к той или иной религии; независимо от исповедания веры и таинств; но в точной зависимости от поведения каждого, в соответствии с объявлением о Страшном Суде, переданном нам в Евангелии от святого Матфея [1543], и оно не отделяет крещёных от некрещёных, и даже верующих от неверующих.

Как же тогда быть с таинствами?

Их роль находится на уровне личного обращения, а не в онтологическом плане, как считается обычно. В нашем богословии мы считаем, что крещение не должно нас действительно вводить в плоть Христа с онтологической точки зрения, поскольку всякий человек уже с момента своего рождения является телом Христовым. Святой Пётр правильно определяет место христианского крещения, противопоставляя его языческим ритуалам: « не плотской нечистоты омытие, но обещание Богу доброй совести [1544]». Противопоставление не только между воздействием на тело и воздействием на душу, но между магическим воздействием, с одной стороны, онтологического порядка, эффект которого обеспечивается правильным исполнением ритуала, как в случае химической реакции, а, с другой стороны, поведением конкретной личности в отношении к Богу. Таинство всегда имеет в себе ощутимый знак, но его действенность не сводится от этого к воздействию физического порядка. Этот ощутимый знак, через восприятие нашими чувствами, адресован нашей личности и предназначен облегчить ей обращение.