Франсуа Брюн - Чтобы человек стал Богом

Добавим, что если теоретическая форма этого теологического представления об уже сакральном светском мире на сегодняшний день остаётся в глубоком прошлом, на нас продолжает лежать его глубокий отпечаток. В течение нескольких десятилетий священники и верующие прилежно разносили практическое его применение: бесполезно молиться за работой, труд сам по себе является молитвой; достаточно поэтому, и даже лучше, если вы будете стараться выполнить свою работу хорошо: это лучшая из молитв. Бесполезно пытаться думать о Боге, разговаривая с кем-либо; достаточно, и даже лучше, если вы безгранично откроетесь Абсолютному, которое есть в нём: так вы даже вместе с ним достигните Бога. Бесполезно.

Правда, что подобные разговоры практически исчезли. Но это значит, что они полностью сработали: духовная пустота на сегодняшний день такова, что разговоры такого рода уже даже более не возможны.

Тем не менее, нужно повторить, что если Запад с такой лёгкостью бросается из одной крайности в другую, от чистой духовности до чистой обмирщенности, то это происходит потому, что в оба эти решения закралась одна и та же фундаментальная ошибка. Покуда богословие Запада не откроет для себя тайну Воплощения во всей её полноте, Запад даже в делах практических будет бросаться из крайности в крайность, он даже не поймёт причину этого.

В том богословии, которого мы придерживаемся, для спасения каждого человека и для спасения мира имеет значение только любовь. Нет ни привилегированных, ни лишённых привилегий, нет отбора по уму, семейным связям, по языку или религии; следовательно, в конечном счёте, нет отбора по времени или месту. Каждый в тайне своей свободы отвечает только за добро, которое может реально сделать, или за зло, которого действительно может избежать, учитывая то, кем он является, и конкретный мир, который окружает его. Каждая свобода осуществляется под таинственным, но реальным двойным притяжением: того зла, которое было введено в человеческую совесть грехами всех людей, как будущих, так и прошлых, и всего добра, введённого актами любви всех людей, от начала до конца света, начиная, естественно, с самой великой Любви, Любви Бога, ставшего человеком. И не только судьба каждого человека оказывается подвешенной между добром и злом, это также судьба всей вселенной, находящейся в удалении от единственного источника жизни в плену и сетях временных законов, которые управляют сохранением жизни в ожидании прославления.

Вся наша наука и техника могут бороться только с второстепенными проявлениями зла и смерти. И только борьба за святость направлена на корень зла, на удалённость от Бога. И конечно, чтобы обрести святость, чтобы научиться любить, нет необходимости удаляться от мира. Некоторым, наоборот, это удастся лучше, если они разделят борьбу своих братьев, верующих или неверующих, против любых проявлений зла. Конкретизируя, скажем, что некоторым лучше становиться святыми в монастыре, а другим — будучи инженерами, рабочими или медицинскими сёстрами, мужами, жёнами, отцами и матерями; но в любом случае, самое важное — достичь святости. Для облегчения участи наших братьев мы не можем сделать ничего более эффективного, чем достичь святости, превратиться в святых. Именно в этом проявляется самое насущное милосердие, которое мы можем проявить к ближнему.

Во всей нашей жизни единственной заслугой является любовь, которую нам удалось вложить в нашу жизнь. От всей нашей жизни не останется ничего другого. Это не значит, что не имеет важности то, что мы делаем. Что бы мы ни делали, мы должны стараться сделать это как можно лучше; а именно — по любви. Но никогда результат нашего труда не перевесит любовь. Нам и в самом деле нечего больше делать на земле, как научиться любить. Останется только это.

Это повторяют все мистики; но небезынтересно отметить, что это также самый большой урок, который извлекают из своего опыта те, кто приблизился к смерти, и кто повстречал это таинственное «существо из света» [1595].

Засчитывается только любовь, но речь естественно, идёт не о наших чувствах, но о наших поступках. В этом отношении, одним из главных заблуждений Церкви является, конечно, то, что она слишком часто позволяла «богатым» (если их называть просто, по-евангельски) думать, что они смогут разделить любовь Бога в Раю, не научившись ничего разделять на земле. Это ошибка по отношению к бедным; и, в конечном счёте, с точки зрения вечности, это ещё более серьёзная ошибка по отношению к богатым. Несмотря на всю Божью Любовь, Бог сможет заставить нас испытать свою Любовь, как любовь, и, следовательно, как счастье, только в той пропорции, в какой мы сами научились любить (не сердцем, но поступками).

За эту ошибку тяжело расплачивается русская церковь; большинство православных признают это. Но наша Западная Церковь поступила не лучше.

Это обучение любви начинается снова с каждой новой жизнью, с рождения каждой свободы. В этой области невозможен коллективный прогресс.

При ускорении технического прогресса и появлении «гуманитарных наук» велико было искушение поверить, что мы продолжим то, что не завершила биологическая эволюция, искушение видеть в прогрессе универсальный закон, применимый ко всем областям. В динамике, а не в статике заключается ошибка Тейяра де Шардена, которая была та же, что и у святого Фомы Аквинского. В обеих системах уровень личности недостаточно понят и приведён к онтологии. Вполне возможно представить, что соединение усилий наук приведёт к появлению более гармоничного, более уравновешенного человека. Этот реальный и желаемый прогресс не облегчил бы человеку достижение святости; равно также самым умным и самым одарённым сегодня стать святыми не легче. Между совершенством и святостью существует коренное различие «порядка», в паскалевском смысле слова.

Помещать золотой век в конце Истории, конечным её пунктом, на самом деле является такой же фундаментальной ошибкой, что и видеть его вначале, в Рае земном. В обоих случаях это значит сводить тайну свободы к эволюции и, таким же образом, личностное к онтологическому, уникальное к коллективному. Думается, что каждая личность является благом, взаимосвязанным со всем человечеством целиком, но действительно со всем человечеством, а не только со своими современниками; и каждый, лично, должен снова изобрести любовь.

Вот почему также на земле никогда не будет настоящего мира. Самого лучшего из режимов и самых справедливых законов никогда не будет достаточно без обращения сердец. Уже и так сложно представить, чтобы мог существовать идеальный политический режим, особенно это касается мира, находящегося в вечном процессе эволюции. Но, в любом случае тайна зла, как и тайна любви, проявляется заново целиком при каждом рождении, вот почему человечество не может избавиться от страданий до скончания века.