Франсуа Брюн - Чтобы человек стал Богом

Святая Екатерина из Генуи даёт нам один из самых знаменитых примеров. Говорят, что с самого начала её обращения её сжигал такой сильный внутренний огонь, что она пряталась, чтобы кричать. К 60 годам в течение мгновения она увидела искру чистой любви и получила рану в сердце, которая появилась на груди и на спине в форме пятна цвета шафрана; несколько раз она прикладывала к обнажённой руке горящую свечу, но «она не чувствовала силы внешнего огня из-за большей мощи и силы огня внутреннего [610]».

Можно не доверять тексту XV века. Но можно было изучить совершенно подобный случай, произошедший во многом более недавно, поскольку святая Гемма Галгани умерла только в 1903 году. Вот что пишет её духовный наставник и биограф: «Это сердце было горячим, как печь; нельзя было приблизить к нему руку, не испытывая при этом, даже через одежды, ощущения ожога [611]… Иногда этот жар становился таким интенсивным, что на всей внешней части образовывалась широкая рана, похожая на ожог, как если бы к коже приложили металлическую пластинку, раскалённую на огне. Эта рана закрывалась в конце экстаза, но рубец оставался видимым в течение нескольких недель [612]». Впрочем, уточняется, что эти огни «распространялись постепенно, так, чтобы, в конце концов, покрыть всё тело», и что термометр регистрировал этот невероятный жар [613].

Уточним, что анализ более пространных цитат легко показал бы, что эти мистики признавали в этом внутреннем огне саму сущность Бога, «чистую Любовь», которая постепенно передавалась им, преображая их реально в тот же пылающий костёр Любви, каким является Бог.

Отметим ещё раз, что речь не идёт о том, что Бог является огнём, горящим в доменных печах; но «огонь» и «свет» здесь аналогичны, а не только метафоричны. Эти слова не обозначают здесь материальные реальности, обычно ощущаемые, но они не обозначают, тем не менее, и простого сентиментального «жара». Они применимы к самой сущности Бога, поскольку он пронизывает всего человека, «тело» и «душу», и таким образом воспринимается всеми нашими чувствами и всеми нашими способностями.

Этот мистический опыт ещё, конечно, не вся полнота вечной жизни. Но он одновременно и её признак и её начало. Она может осуществиться только при полном прославлении наших тел, что в свою очередь, предполагает преобразование материи, без которого никакое действительно славное тело не могло бы себя постичь. О. Морель признавал это, следуя за Хуаном де ла Крус: «Также как и тело заключает в себе аспект упадка, финалом которого является труп, и абсолютный аспект, так же и мир: существует метафизическая материя, которая является материей на самом деле, истинной материей [614]». Эта формулировка, интегрирующая тело и весь мир в нашу вечную жизнь и, отныне, во все наши отношения с Богом, лучше соответствует библейской и мистической традиции, и более самодостаточна, чем формулировка, предложенная М. Тремонтаном [615]. Преображение материи, вплоть до её одухотворения, не есть её оставление.

Впрочем, если следовать нашей логике, наша «душа» так же неспособна постичь Бога, как и наше «тело», и должна испытать, в союзе с Богом, ту же трансформацию, которая, в конце концов, позволить прийти к глубокой онтологической идентичности с телом. Поэтому нам кажется, что в том же смысле должны быть поняты многочисленные случаи, когда мистики говорят о любви Бога, сжигающей их, не отмечая физических эффектов, похожих на только что увиденные нами. «Ожог любви» и «рана любви», так прекрасно описанные Хуаном де ла Крус [616], не поэтические и символические формулировки, но слова, показывающие глубокий опыт, силу и реальность, которые превосходят всё, что мы можем вообразить; это как вспышка Божественного света… Даже если его тело не носит следов ожога; даже если он не испытал его в своём теле, именно как ожог, он испытал любовь Бога в своей «душе», и, в конце концов, это то же самое.

Некоторые тексты, возможно, помогут нам понять это. В них есть запись о физическом феномене, но она появляется мимолётно и заслоняется описанием любви, которая явилась его причиной. У Клодин Муан есть точное указание, превосходящее метафору: «Я горела очень жаркой любовью, в которой я очень страдала, и часто моё сердце было полно горения и осязательного тепла [617]». Следовало бы понимать с тем же реализмом другие записи [618].

То же свидетельство об огне, испытанном физически, находим у Святой Марии Терезы († 1677), фламандского мистика: «Любовь в нас была сегодня таким сжигающим жаром, и таким сильным, что я было закричала, жестикулировала и вела себя, как пьяная или полубезумная. Если бы этот костёр любви продолжал бы разгораться ещё немного, мне пришлось бы прибегнуть к охлаждению извне в области сердца [619]…».

Тот же феномен у блаженной Кресенс Хёс, к которой, на самом деле, прикладывали компрессы с холодной водой [620]

Этого было бы недостаточно в случае матери Екатерины — Орелии. Жар, который сжигал грудь квебекской монахини, был так силён, что нельзя было надолго приложить руку к ней. Хуже того, распятие на её груди так горячо, что оставляет ожоги на руках тех, кому она его протягивает [621]. Этот жар распространяется на всё её тело, как и в случае святой Геммы Галгани:

«После причастия, огонь зажигается в её груди, она пылает, чувствуется жар огня.

Она чувствует, что всё её тело горит, она вынуждена кричать, она не знает, какое принять положение… «её тело стало цвета огня [622]».

Та же запись, очень краткая, у Кристины Люси: «Этот акт так зажёг моё сердце, что я почувствовала горящее место в моей груди [623]».

Но этот жар не настолько силён, как в предыдущих случаях.

У Рихарда Ролле опыт не переходит спокойных границ: «Я сидел в часовне и предавался молитве и медитации, как внезапно почувствовал в себе необычный жар, но очень приятный… Огонь или жар, о котором я говорю, бывает тогда, когда дух воспламенён вечной любовью, и когда и сердце так сильно испытывает влияние этой любви, что кажется горящим, не в переносном смысле, но на самом деле, поскольку оно превратилось в огонь, так что огонь любви становится предметом опыта [624]».

Отметим ещё зрелищный случай, относящийся к Филиппу Нери. «Его сердце, утверждает один из его близких, кипит и испускает пламя и производит такой пожар, что части его горла обгорают, как от настоящего огня [625]». Он должен был во время этих приступов усердия раздеваться и обмахивать свою грудь (там же). Но ещё более необычными были сердцебиения такой силы, что они сотрясали его. И тогда в области сердца образовывалась выпуклость, биения которой следовали за биением сердца. После его смерти вскрытие обнаружило соответствующее органическое повреждение: два первые ребра не прилегали к грудной клетке и в месте разрыва кости и хрящи были легко приподняты наружу, как если бы они уступили длительному внутреннему давлению. Врачи думают [626], что это аневризм, но он мог быть вызван силой любви.