Диана Виньковецкая - Ваш о. Александр

Затем всю русско–художественную братию, приглашенную со всех континентов, около 50 человек, повезли в поместье Миллионера (видите, даже с большой буквы написала) Нортона Доджа [5] Нортон Додж — профессор политологии Мэрилэндского университета, меценат, собиратель картин русского авангарда «от ГУЛАГа до перестройки». Приезжал в Блаксбург летом 1977 года и приобрёл у Якова три картины для своей коллекции. , собирателя русского авангарда, под видом обсуждения проблем русского авангарда пожить три дня в миллионерских условиях.

Дом по ту сторону моих снов, на берегу океанского залива, миллионерский — вокруг красота: подстриженные кусты и деревья с ветками, спадающими до самой земли, а внутри все еще красивее, комнаты самого изысканного убранства, китайские, итальянские, французские. В большой главной гостиной русская печь, вернее, громадный камин, облицованный изразцами с цветной глазурью. В нем готовили устриц, которые я пробовала впервые и, кажется, съела всех, они попискивали, когда я их заглатывала. Пили вино с заводов Нортона, особенно увлекался им наш поэт–хулиган Костя Кузьминский, который на этот раз во время всех дискуссий и обсуждений возлежал под столом — «у ковра»— вместе с нашим сыном Даничкой, который везде бегал.

Было много наших друзей и знакомых — А. Раппопорт, Л. Мастеркова, Г. Элинсон, О. Прокофьев, С. Шиллер, С. Брук, А. Глейзер, И. Голомшток и другие разные люди. Я не знаю, знаете ли Вы их? Обсуждали, говорили много и по–разному совместно с американскими искусствоведами, молоденькими хорошенькими девочками (хозяин‑то миллионер — холостяк!). Опять же лучше всех говорил Яша. Или он мне больше всех нравится? Он так красиво говорил о любви в искусстве, о том, что «человек существует в двух мирах: в мире свободы и в мире необходимости, и искусство разрешает антиномию между двумя мирами». Хоть я еще очень маловерующий человек, но бездуховные разговоры совсем пусты и скучны для меня. Я всегда слушаю только самых умных мужчин: Яшу, Канта, Вас и еще двух, трех.

Потом мы поехали в Бостон, где жили у наших друзей. Я взахлеб разговаривала, в промежутках взглянув на Бостон. Он красивый, красно–кирпичный, но как‑то все города, достопримечательности стали безразличны мне, как и я им. Меня притягивают толь–ко люди и те места, где они есть. Вот уехала, думала «мир глядеть», а оказалось… ничего не надо, кроме общения. И никакая Гонолула меня не манит теперь. И это так странно оказалось. Мир‑то одинаковый: камни да природа. А главное‑то, и правда, — любовь! И как сохранить ее в себе? И как часто не хватает ее у меня.

После Бостона поехали «под» Нью–Йорк в Территаун к Павлу и Мае Литвиновым [6] Павел Литвинов — кандидат математических наук, общественный деятель, правозащитник, участник знаменитого выхода к Лобному месту — протеста против вторжения русских войск в Чехословакию. Внук революционера и советского посла Максима Литвинова. Жена Мая — дочь писателя Льва Копелева. , где им «дали» квартиру при школе, в которой Паша преподает. Школа, как замок, на холме. Детей–школьников не видела, они какие‑то тихие, не орут, как бешеные. Только запах в школе тот же — официальный. И что удивило — пять преподавателей физкультуры и… ни одного географа (я ведь как бы ученый географ, кандидат наук). Школа частная, очень хорошая по американским стандартам. И кажется мне, что образование тут хуже на–шего, ничего не знают, ни географии, ни истории. Как в доме отдыха — физкультурничают. Ходят слухи, что в университете якобы наверстывается, но… я в этом сомневаюсь. Ой, и темные есть профессора, как из глухомани. Можно подумать, что у нас в ЛГУ были светлые?! Хотите верьте, хотите нет, мало кто знает, где Ленинград. «Что это, часть Москвы?» Смотрят, как умалишенные, телевизор… А там, как взглянешь, так тошнит, и не то чтобы порнография, нет, просто — ничего — ничего не происходит, вернее, грабят, убивают, бегают, стреляют, рекламируют мыло и зубной порошок. И это странно. Такая пустота и бездуховность. Казалось бы, по воскресеньям 97% верующих в Америке, по опроснику, проповеди… настолько скучные, что я диву даюсь. Вот как я раскритиковалась! Это все к тому же, что весь мир — провинция… А не провинциальны Ваши книги.

В Территауне Мая меня свела в очень интересный магазин, где я потеряла не только деньги и время, но и голову. Очень богатые еврейские люди создали такой магазин, куда они отдают все ненужное барахло, а деньги идут на помощь людям, Израилю. Вещи такой неописуемой красоты задешево, что я купила их немыслимое количество: 3 шубы, выворотку, два пальто — сбылась завистливая ленинградская мечта, знаю теперь истоки коммунизма, раньше я только об этом догадывалась, а теперь воочию убедилась — они от зависти.

Хозяйка магазина — жена мультимиллионера Гильдесгейма (он помогает Яшиному отцу Арону Я. с публикацией сборника еврейских песен), энергичная дама, работает с 9 до 5 — при своих‑то миллионах. И это Америка! Я думаю, что на мои деньги Израиль пушку купит, надеюсь, что теперь уже не пушку, а египетскую вазу. Пишу, чтобы сказать, как сильны и восхитительны тутошние евреи. А вот представители «великого русского народа» не вызывают у меня подобных чувств, у наших зависть опережает все остальные чувства — сужу по себе. Как вспомню графьев из «Толстовского фонда», так и понимаю, почему мы тут оказались.

А украинцы какие «самостийные»! Еду по Вашингтонскому центру — Белый дом, дворцы посольств, стеклянные офисы, глядь, памятник, думаю: Джефферсону или Вашингтону? Нет, говорят, это Тарас Шевченко! Посреди Вашингтона ни с того ни с сего — Тарас возник. Украинцы поставили. «Дэвлюсь я на нэбо…»Иду по 5–й авеню, самой шикарной улице Нью–Йорка — дворец из монолитного гранита: Украинский институт. Вот так все объединяются за исключением самых великих славян.

Мы после Территауна поехали в Нью–Йорк, где у меня была деловая встреча с переводчицей Миррой Гинзбург, к которой я пробилась сквозь осаждающую ее толпу нашего брата, воображающего себя Достоевскими и Толстыми, я тоже присоединилась к ним — в писатели подалась. Я придумала сделать книжечку из записанных интересных высказываний и разговоров нашего старшего сына Илюши, которые мы с Яшей записывали, оформила их по темам, и получилось неплохо — наблюдение за развитием личности. Показала переводчице, она вроде согласилась мне помочь, но я еще не знаю, как все это сделать окончательно.

Старший наш Илюша удивительный, как только начал говорить, так все время будто думает о жизни и смерти, о происхождении людей, и так красиво говорит об этом. Наш один друг сказал: «Интереснее беседовать с Ильей, чем читать «Континент» — это он, конечно, чтобы последний унизить. А младший, Даничка, не отличается такой глубиной, но хваткий и ловкий. Читает на двух языках, хотя о жизни ни капельки не думает, а уж пора — ему пять лет! Он американец, улыбается и все себе гребет. Тут письмо и подарок получил от Игната, сына знаменитого писателя на букву «С» [7] Речь идет о сыне А. И. Солженицына — Игнате. Наши друзья — это художники Галя и Андрей Трегубовы. , и начал бойко с ним переписываться. Наши друзья работают в «ставке» воспитателями, и они организовали эту переписку для поддержки у своих подопечных русского языка в изгнании. Илюша теперь говорит, что ждет письма от Картера.