Моше Вейсман - Берешит

сына Биньямина.

Три дня Лаван ничего не знал о бегстве Яакова, ибо находился далеко от дома. Но на третий день из города

прибыл всадник и сообщил: “Три дня назад наши колодцы пересохли. Благословение, двадцать лет

заставлявшее их быть полными, исчезло. Мы прождали три дня, воды нет, колодцы сухие”.

Лаван сразу же понял, в чем дело. “Это значит, что Яаков ушел”, — сказал он и собрался в обратную дорогу.

Вернувшись, он убедился в том, что семья Яакова исчезла. Тогда Лаван “мобилизовал” всех своих людей, и

они отправились в погоню за Яаковом. Как он хотел с ним расправиться? Прекрасно зная силу слова, он

заготовил некую фразу, чтобы ею сокрушить Яакова; ну а если его постигнет неудача, — тогда он применит

оружие и убьет Яакова.

Тора приводит такое выражение, характеризуя Лавана (Дварим 26:5): “Арами овед ави” — “Арамеец (Лаван)

уничтожил моего отца”. Хотя Лавану и не удалось убить Яакова, Ашем расценил его намерение как

совершенное действие.

Естественно, что Лаван передвигался гораздо быстрее Яакова, обремененного большой семьей; уже через

сутки беглецы были настигнуты. Но Лавану во сне явился ангел Михаэль, который предупредил его, что

если он посмеет причинить Яакову какой-либо вред, то будет уничтожен. — “Не смей говорить Яакову

ничего — ни хорошего, ни плохого!” Понятно, что нужно было оберегать Яакова от дурных слов, но почему

ангел запрещает Лавану говорить Яакову и добрые слова? Этого не хотел Ашем по той простой причине, что

Лаван, даже когда произносил слова дружбы, упоминал своих идолов, например: “Да рассудит нас бог

Нахора” (Дварим 31:53).

Как только Лаван догнал Яакова, он тут же обвинил его: “Почему ты бежал тайно? Почему увел моих

дочерей из дома как пленниц? Я бы отпустил их с радостью и оказал тебе почести перед уходом, хотя

причинить тебе вред мне не стоит никакого труда”. Нечестивец Лаван не упускал случая, чтобы не высказать

вслух своего желания уничтожить Яакова. И сейчас он повторяет вновь — дескать, только благодаря тому,

что Ашем явился к нему во сне и предостерег его, он не причиняет Яакову зла.

Был у Лавана к Яакову и вполне справедливый упрек: “Если ты покидаешь меня, чтобы вернуться в

отцовский дом, я не против. Но скажи, зачем ты перед уходом украл моих божков?”

Пришло время отвечать Яакову, и он начинает с того, что объясняет, почему он тайком бежал от Лавана. —

“Я боялся, что ты не позволишь своим дочерям уйти, и решил не сообщать тебе о своем намерении”.

Уверенный в том, что среди покинувших дом Лавана нет идолопоклонников, он на вопрос о похищенных

божках (терафим) ответил так: “У кого найдешь своих божков, тот да не живет! Ступай, поищи, что у меня

твоего, и возьми это себе!”

Так как благословение или проклятие, произнесенное праведником, сбывается, Яаков фактически вынес

Рахели смертный приговор. Однако, прежде чем исполнились слова Яакова, Ашем дал Рахели возможность

родить Биньямина.

Лаван обыскал шатры Яакова и его жен, но ничего не нашел. Тогда он стал обыскивать шатры сыновей

Яакова, но они сказали ему: “Нам стыдно за тебя, как можно в твои годы искать каких-то божков!” По их

презрительному тону Лаван понял, что они уж точно не брали терафим, и вернулся к шатру Рахели,

поскольку подозревал с самого начала именно ее, так как знал, что она весьма любопытна.

Но Рахель заранее положила терафим под подушку, на которой сидела, и, когда Лаван еще раз подошел к

ней, извинилась и сказала, что встать не может, ибо нездорова. Однако Лаван ей не поверил и все-таки

решил проверить подушку, ощупав ее со всех сторон. Произошло чудо — терафим, которые находились

именно там, превратились в ткань, и их невозможно было обнаружить. Ашем сотворил чудо для того, чтобы

не выставить Рахель на позор, ибо ее поступок был продиктован добрыми намерениями.

Наконец, когда Лаван прекратил поиски, Яаков упрекнул его:

— В чем я так провинился, что ты не поверил мне на слово и устроил обыск? Я честно служит тебе двадцать

лет — четырнадцать лет за твоих дочерей и шесть лет, охраняя твои стада. Может быть, у тебя пропала овца

и ты решил преследовать меня? Так нет же! Наоборот, до того как я пришел, львы ежедневно нападали на

твои стада и калечили овец. После моего прихода Ашем защищал твои стада и ты не потерял ни одной овцы.

Кроме того, я пас твои стада в любое время года, как зимой, так и летом, в стужу и в зной, не зная отдыха. Я

не поступал, как другие пастухи, которые, проголодавшись, забивали овцу, говоря хозяину, что ее сожрали

волки. И несмотря на все это, ты не только не благодарил меня, но многократно менял плату за мою работу.

Если бы не помощь Б-га моих предков, я ушел бы с пустыми руками. Ашем увидел мою нищету и помог мне

справиться с работой, которую ты предлагал мне.

— Я вовсе не хотел нанести тебе ущерб, — сказал Лаван. — Ведь твои жены — это мои дочери, и как всякий

отец я хочу им только добра. Я и сейчас забочусь о них и в доказательство своих добрых намерений хочу

тебе предложить заключить договор о том, что впредь мы оба не станем вредить друг другу. Этот договор

пусть распространится и на следующие поколения и даст мне уверенность в том, что, когда твои потомки

завоюют эту землю, они не тронут арамейские земли, принадлежащие мне.

Яаков согласился. Он подкатил огромный камень и вместе с Лаваном установил его. Этот камень должен

был служить напоминанием обеим сторонам никогда не переходить сей рубеж с дурными намерениями.

Предполагалось, что впоследствии сыны Яакова присоединятся к договору и установят на этом месте еще

двенадцать камней, чтобы показать, что и их потомки будут жить в мире с потомками Лавана.

Первым этот договор нарушил пророк Билам, внук Лавана, пытавшийся проклясть сынов Израиля. Проходя

мимо установленного камня, он воткнул рядом с ним меч, показывая, что договор для него совершенно

ничего не значит, то есть он спокойно его нарушит и сможет проклясть народ Израиля. Однако вскоре он был

наказан. Сам знак договора — груда камней — наказал его. Нога Билама застряла между камнями во время

битвы евреев с войском Балака, и злобный пророк не смог скрыться от преследовавших его евреев.

Итак, Лаван благословил своих внуков и отправился в обратный путь. Однако такое прощание не было

искренним. В душе Лаван попрежнему питал к Яакову неприязненные чувства.

Вернувшись домой, он убедился, что пребывание Яакова в его доме действительно было благословением.

Ибо его дом был пуст! В ту же ночь, когда он погнался за Лаковом, его дом ограбили, и Лаван стал таким же