Спиридон Кисляков - Исповедь священника перед Церковью

Итак, народы земли! Нам ничего не остается делать, как сейчас же принять против Него самые строжайшие, радикальнейшие меры, чтобы Его здесь не было и чтобы Он больше не появлялся среди нас и не посещал землю. Мы как были без Него христианами, такими же во веки вечные и останемся. Зачем Он нам нужен, у нас есть духовенство, у нас есть храмы, и нам больше ничего и не нужно.

Итак, народы мира! Если мы дадим Ему хотя один час пробыть среди нас, то тогда все человечество перевернется вверх дном, и мы все погибнем».

Монарх еще не окончил свою речь, как снова заволновалось все человечество, и большая часть его громко завопила: «Смерть Ему, смерть Ему!!!» Рядом со Христом стоял какой-то немецкий пастор, он так сильно ударил рукою Его по лицу, что Христос пошатнулся. Неподалеку от Христа стоял средних лет какой-то еврей, он очень сильно плакал. Христос несколько раз умиленно смотрел на него. Когда еврей этот увидел, что пастор ударил по лицу Христа, он не вытерпел, он возмутился, он выступил на защиту Иисуса; он обратился к народу и начал говорить так: «Христиане, да будет вам известно, отцы и начальники наши в бытность Его на земле распяли Его, но распяли в то время, когда история о Нем молчала, в Его защиту лишь говорили: 1) необыкновенная святость Его личности; 2) Его, как сам Бог, Святое Учение; 3) Его Божественная жизнь; 4) Его чудеса вплоть до Воскресения и Вознесения на небо. И вот за то, что евреи отвергли эти неопровержимые свидетельства о Нем, как об Истинном Мессии, пришедшим от Бога спасти людей, они, или, лучше сказать, все мы, сыны Израиля, вот уже девятнадцать веков несем величайшее Божие наказание. Это наказание мы будем нести до последнего дня судного, именно за то, что мы, евреи, распяли Его. Христиане, в настоящее время на стороне Христа стоит еще пятый свидетель, свидетельствующий о Его Божественности, — это история. И вот за то, что вы так бесчеловечно поступаете со Христом, предательски относитесь к Нему, знайте, та же самая история рано или поздно выступит в защиту Христа и подвергнет вас страшнейшему наказанию, такому наказанию, перед которым все катастрофы мира сего будут казаться детской игрушкой». Еврей еще хотел продолжать свою речь, как в это время народная волна сбросила его с места, и он упал.

Через минут пять после речи еврея в защиту Христа стал было говорить какой-то китаец, но его народ сбил с ног, и он повалился. За китайцем выступил говорить в защиту Христа какой-то турецкий мулла, но он только что открыл рот и сказал, чтобы правоверные магометане защитили пророка Христа и христианам не дали бы бить Его, как в это время народ особенно заволновался; заволновался он ввиду того, что какая-то японская вдова-крестьянка выкопала из могилы своего единственного двадцатилетнего сына, который умер от холеры и в могиле пролежал девять суток. И вот эта несчастная вдова с помощью других чрез народную толпу протащила гроб своего сына и поставила его у ног Христа; сама же стала на колени перед Христом и начала молить Его, чтобы Он воскресил ее сына. Христос сжалился над этой вдовой и, взглянув на труп, сказал: «Юноша, я говорю тебе, встань». Мертвый, точно пробудившись от сна, встал совершенно здоровый. За этим юношей, через народную толпу протащили еще один гроб ко Христу. В этом гробу лежал мужчина лет тридцати, почти весь истлевший; он был украшен змеей-коброй; он пролежал в земле пять месяцев. И этот гроб также поставили к ногам Христа, чтобы Он воскресил этого мертвеца. Нужно напомнить, что мертвец этот был индиец. Христос, видя мольбу и слезы семьи этого умершего, сжалился и воскресил его! Умерший тотчас встал и начал пред всеми ходить. В тот момент, как Христос воскресил последнего мертвеца, к Нему подошла депутация; она состояла из четырех человек: первый был римский первосвященник, второй — греческий патриарх, третий — русский митрополит и четвертый — тот же самый могущественный император. Христос с радостной духовной улыбкой снова поцеловал их. Депутация торжественно спросила Его: «Ты ли, действительно, Христос?» Иисус ответил: «Я Христос». — «Если Ты, действительно Христос, — начал первосвященник, — то мы хотели бы знать цель Твоего появления среди нас. Скажи нам, не скрывай от нас, ради чего Ты сюда явился? Если Ты по Своей природе Бог, если Ты свят и если Ты так грозно некогда предупреждал всякий соблазн и чуть не проклятием клеймил всякого соблазнителя, угрожая ему горем, геенною, то зачем же Ты Сам Своим появлением среди нас так всех озлобил, так соблазнил, так возмутил против Себя все человечество? Зачем Твое появление среди нас точно электрический ток зарядило злобою сердца человеческие? Я только одно скажу Тебе. О, Христос! Заклинаем Тебя Богом, возьми Свое ужасное для нас Евангелие и скорее уходи туда, откуда Ты пришел к нам! Уж если говорить правду, так говорить до конца. Знай же и всегда помни, что как Ты лично Сам, так и Твое Евангелие для нас, особенно имущих власть мира сего, бесконечно хуже и опаснее самой ужасной смерти. Уйди же от нас и больше не появляйся. Слышишь?! Больше никогда не появляйся среди нас!» Христос хотя и улыбался, но с Его бледного лица падали крупные слезы. Не успела эта депутация оставить Христа, как Он уже был оцеплен густым кольцом войск. В Него тотчас же начали стрелять из ружей, пулеметов и батарей. В это время казалось, что весь мир, вся вселенная точно подверглись какой-то ужасающей, страшной катастрофе. Всюду были слышны раздирающие душу дикие крики, страшная брань, постыдная ругань, грохот пушек, людской шум, стон земли, густой дым — все это представлялось каким-то неописуемым адом. Ярость и злоба воинов настолько были велики и безумны, что они в ту же самую первую минуту перенесли их и сами на себя. И лилась их кровь по всему лицу земли, и вся земля была усеяна человеческими трупами, и в живых из сынов человеческих мало кого осталось. Весь мир почти превратился в какое-то мировое кладбище.

В это время Христос был очень грустный; Он ходил по этому мировому кладбищу, горько оплакивая всех павших, Он наклонялся над каждым мертвым и горячо целовал их. Когда Христос обошел всех сынов человеческих, тогда Он стал среди этих трупов, среди этого бездыханного, мертвого кладбища людей, Он поднялся, выпрямился и, Свою левую руку приложив к Своему божественному челу, тихо шептал: «Когда Я приду на землю, то едва обрящу веру на земле». [Ср.: «Но Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» (Лк. 18:8)]

Эта странная картина несколько ночей подряд предносилась моему раскаленному воображению, война до белого каления раскаляла мои мозги. В глубине же самого моего духа я никак не мог себе представить, чтобы христиане, да еще двадцатого века, могли объявлять войну, могли воевать, и чтобы в жизни христиан когда-либо могла существовать война. Мне в то время казалось, что не только война, но и всякое частное убийство, будь оно совершено во имя самосохранения, как оборонительное убийство, все равно, оно есть прежде всего сознательное насилие над Самим Богом, притязание на жизнь Самого Бога, нестерпимое жгучее желание уничтожить Бога и желание на место Его, т. е. Бога, [поставить] обоготворение людской вражды против Бога, обоготворение абсолютной смерти, абсолютного небытия, абсолютного ничто!