Спиридон Кисляков - Исповедь священника перед Церковью

Десять дней несчастный этот офицер ни днем ни ночью не закрывал рта и на одиннадцатый день бритвою перерезал себе горло.

Сумасшедший доктор

Я его встретил в поезде. Все время он был в подавленном настроении, часто плакал и даже отчаянно жаловался на то, что жизни нет, что жизнь сделалась невыносимой мукой. Я присел к нему и вот мы начали беседовать.

Доктор: «Да, батюшка, жить теперь больше нельзя, да и ее, самой-то жизни на земле нет. Жизнь должна быть жизнью, творческою жизнью, а тут мне приходится самому помогать жизни; ведь люди нуждаются, в настоящее военное время, в починках, одному нужно ногу приделать, другому руку, третьему нос приделать, четвертому череп насадить. Ха! ха! ха! насадить череп, вы понимаете ли, нужно ему насадить череп (плачет); это не шутка. Как я доктор и все время войны произвожу починку в людях, в бедных солдатиках, несущих свою жизнь в жертву отечеству, да, в жертву безумию сильных мира сего. Ха! ха! ха! безумию сильных мира сего. Я, мол, царь, я король, я президент, я узурпатор; на самом деле ты не царь, и не король, и не президент, и даже не узурпатор, а властолюбец, подлый властолюбец, подлый властолюбец, безумная, злая, адская пиявка, двуногий дьявол, крещеный сатана. Ха! ха! ха! крещеный сатана! В самом деле, что это такое? какой черт родится на земле и властвует над жизнью других; он имеет право убивать подобных себе людей. Да разве это человек? Он хочет какую-то свою глупейшую мысль провести в жизнь других, чтобы люди жили так, как ему хочется! И вот орет, кричит, пишет, убеждает и смущает целую толпу глупых людей, которая слушает его, которая вместе с ним идет и убивает, режет таких же, как сами они. Да разве это не дьявольщина? разве хуже, мерзее этого может что-либо быть на земле. А поэты, священники, философы им панегирики поют Ах! да ведь это самое ужасное явление на земле! Я вот уже два месяца как от этих ужасов не сплю. Каждый мерзавец, каждый кровопийца, каждый двуногий дьявол хочет перекроить всю жизнь человеческую (плачет). И как перекроить! У одного руку отнимет и говорит тебе: товарищ, без руки тебе лучше будет житься. У другого ногу оторвет и также говорит: тебе, мой друг, одной ногой лучше ходить, а у третьего позвоночный столб разрушит и несколько частей из него вырвет и также говорит ему: это во имя социального общественного блага мы сделали тебе; живи себе на здоровье. Затем покроют миллионами и даже десятками миллионов человеческих трупов всю землю и этому радуются, торжествуют, гордятся и несут за это своим богам благодарственные молитвы и жертвы. Ха! ха! ха! Я лучше предпочел бы быть самым страшнейшим и мерзким, но мирным дьяволом, чем человеком, проливающим кровь ближнего своего. Я скорее готов есть крыс, мышей, лягушек и, если бы их не было, то, чтобы утолить свой голод, решился бы есть землю, чем убивать людей, заниматься грабежом и на трупах… на трупах человеческих создавать минутное счастье, минутное удовольствие своей жизни! (Доктор побледнел и начал истерически рыдать.) О, проклятая мать, проклятый отец, у кого дети — солдаты! Проклятый тот род, который хоть один час держался власти. А ты, развратница и вечная тирания человеческого рода — власть, не являешься ли воплощением смерти на земле? Не являешься ли ты матерью всякого зла на земле? Не из твоей ли клоаки выползают разного рода адские чудовища, угнетающие и вечно мучащие род людской? Сгинь! Сгинь, всякая власть на земле! (Я сидел возле него, как не свой, мне было очень жаль его и в то же время страшно.) Сгинь же, нечистая сила! Ха! ха! ха! нечистая сила! ах, нечистая сила! Ха! ха! ха! нечистая сила! Отныне я не хочу быть человеком, нет, я хочу быть змеей, только без яда, я хочу быть поганой крысой, только без зубов и чумы, я хочу быть собакой, только никого никогда не кусать; я хочу быть лягушкой, ящерицей, зайцем — одним словом, кем бы и чем бы ни быть, только не человеком. Быть человеком значит быть дьяволом! (Вскакивает и смотрит на всех людей, пугается и во весь рот кричит:) Я боюсь вас, господа, ха! ха! ха! я боюсь вас… О, Боже, сохрани меня от этих двуногих дьяволов… Их глаза — орудийные дула, их нос — это баллоны ядовитых газов, их головы — это целые груды трупов; их уши — это навесный огневой заслон, а руки — это движения полков, туловище — это кладбище, ноги — это адская катящаяся лава, лава… Господа! лава… ха! ха! ха! (истерически рыдает). Боже! спаси меня от людей! О, Господи! спаси меня от этих двуногих кровавых дьяволов! Милые мои звездочки! помогите мне уйти от этих налитых кровью дьяволов. О, какие они красные! кровь-то, кровь-то в них так и переливается. Вот они гигантские дождевые черви! О, как я ненавижу людей! Отныне я проклинаю весь род людской! Господа! я теперь не человек, я — животное, я — свинья, я — мерзкая гадюка, но я не человек и не хочу быть им, я — животное, милое, тихое, кроткое животное. Батюшка! я читал Евангелие и там в этой святой, единственно святой книге говорится, что Христос родился человеком. Я верю, да, Он родился человеком, но Он и жил человеком, это единственный был человек на земле, вы понимаете меня? Только Он и был один человек на земле; но я должен сказать вам, какое нужно Христу иметь смирение, чтобы родиться человеком, облечься в это злое существо! У кого есть Святое Евангелие, дайте мне его; скорее дайте мне эту книгу, иначе я погибну, я умру, господа, без этой книги. К черту медицину, к черту всю сатанинскую науку, к черту всю человеческую культуру, кровавую, насквозь пропитанную фальшью, обманом, ложью лицемерием и всяким дьявольским злом. Знаете, батюшка, недаром ни у одного животного нет столько названий пороков, грехов и беззаконий, сколько у ненавистного мне человека. Это потому, что он есть составное дьявольское существо. Ах! тоска, тоска смертельная! невыносимая тоска! Зачем я живу на свете? Я сам не знаю».

(Я:) «Сын мой, успокойтесь! вы такой и есть, каким себя изволите считать. Прежде всего вы очень добрый, кроткий и любящий всех, никому никогда не делавший зла и огорчения».

(Доктор:) «Разве это так? разве я такой добрый? это очень хорошо, очень мне легко, если я таков; но, ведь, я человек, вот мое горе! я потомок кровавых дьяволов! Господа, я сейчас постараюсь освободиться от человечества. О! обязательно постараюсь». (Доктор быстро, в один миг бросился из вагона на площадку, а с площадки под колеса поезда и действительно, он уже через две минуты лежал освобожденным от человечества.)

Сумасшедший капитан (В палате)

«Я, господа, — сам себе вслух говорит, — капитан. Ну, конечно, как вот война началась, я отправился со своим полком. Вдруг у моих ног упал снаряд, я хоть бы вздрогнул. Мы отправились прямо из Новограда, и вот в это время была ужасная канонада! Три дня она беспрерывно продолжалась. Около города Холма наш полк первый раз вступил в бой с австрийцами. Во время отъезда на поле сражения наш полк нигде не задерживался. В это время мы трое суток стояли под сильным огнем. Я, как всегда, в эти дни молился Богу. Да, но… о чем-то я хотел говорить. Да, вспомнил, я говорил о молитве. Да, да, молиться Богу непременно нужно, хотя я опять не понимаю, для чего молиться Богу? Разве наша молитва, без исполнения воли Божией, будет услышана? Никогда! Вот и наш полк, все время молился, а Бог над ним смеялся. Да и как не смеяться. Идут люди убивать один другого и молятся Богу, чтобы его-то Бог спас, а противника-то чтобы тот же самый Бог помог убить. Ну, конечно, наш полк очень много пострадал, почти его весь уничтожили. В это время я командовал ротой, а потом уже и целым батальоном. Во время моей команды на атаку австрийцев я, знаете ли, получил письмо от своей жены, она пишет, что у нее родился сын. Я сейчас, знаете ли, пригласил на закусочку своих товарищей-офицеров и вот мы кутнули с ними. Атака была у нас неудачная. В это время я не мог встать, а мясо мне совсем не по желудку. Командир полка что-то сейчас нездоров, наверное, он утомился. Скорее всего, после винта или преферанса. Ах, Боже мой, и вот собачка моя как-то плохо стала лаять. Да, что-то мне очень нездоровится. Николай Николаевич, верховный главнокомандующий, человек большого стратегического ума. Сегодня я должен подать рапорт относительно того, что я должен выехать в главную ставку верховного главнокомандующего. (Входит к нему сестра, он обращается к ней и говорит:) Вы, может быть, знаете, как мне добраться до главнокомандующего, я ему должен и обязан открыть против него заговор, да, заговор, форменный заговор. Против него в заговоре участвует весь царский двор. Ах! это ужасно! Сколько ему нужно иметь терпения. Да, вот мысль: говорят, что Наполеон все против себя заговоры разрушал одною лишь своею мыслью и одним своим взором, потрясал всю Европу. Ну прекрасно, я и тут мирюсь, пусть будет так, но чем Христос потрясает сердца человеческие? Вот где задача! Ведь люди, говоря откровенно, стали толстокожими свиньями, они не понимают Христа и никогда не поймут Его. Христос… Да, Христос это мировой вопрос. Я знаю, что Наполеон и теперь Вильгельм побеждали и побеждают своих врагов войсками, а чем же побеждает Христос людей? Да, верь или не верь, а приходится убеждаться, что он действительно есть Сын Божий. Вот было бы хорошо, если бы Он появился на небе и всему войску сказал бы: „Солдатики мои! Идите домой и не деритесь между собой“. Как? Пошли бы солдаты домой или нет? Нет, не пошли бы, они побоялись бы расстрела, ведь их сейчас бы начали расстреливать. Вот у меня голова опять начала болеть, что-то стало на душе тяжело. Ах, я уже устал, страшно устал мыслить, мне не хочется одного слова сказать, а остановиться я не могу. Сна нет, в голове какой-то шум… Нужно завтра спросить доктора, что это со мною, почему я не могу себя взять в руки? Неужели у меня нет воли? Да, значит, я забыл, полк наш оказался весь разбитым, офицеры все из строя выбыли. Вот что значит война. Ах! ведь я в то время от жены получил письмо; впрочем, в этом письме она писала мне о чудесном сне. Значит, она видела во сне Матерь Божию, которая стояла на коленах перед своим Сыном и молила Его, чтобы Он прекратил народную бойню. Да, это замечательный сон. Я все-таки удивляюсь, как Божия Матерь могла стать на колени перед Христом и просить Его о прекращении войны, когда она сама прекрасно знает, что Христос, как Бог, наградил всех людей совестью, открыл им Свой святой закон Евангелия и если люди все отвергли, то чего ради Божия Матерь будет молить Сына своего о людях? Нет, я уже устал, я хочу спать. Но вот опять мысли: что же будет с землею, если люди окончательно уничтожат одни других? Наверно, кто-нибудь да вместо людей будет владычествовать над землею? На самом деле, человек очень страшное животное, ему бы уже скоро нужно исчезнуть с лица земли. Это какое-то чудовище ужасное. Может быть, человек и не животное, а дух, просто адский дух, всеразрушающий дух. Стой, я сейчас еще жив, а когда умру, я обязательно тогда буду духом. Я буду входить в спальни к женщинам и буду их пугать; вот тогда получится комедия, понимаете, какая получится тогда комедия. Полк, значит, мой перевелся на отдых. Понимаете, я как будто слышу канонаду. Неужели австрийцы подходят? Вот и пулемет трещит; это что-то ужасное; я очень боюсь. Неужели сейчас придется идти в полк? (Тревожно озирается кругом.) Да ведь дело-то не шутка, канонада все сильнее и сильнее становится, это дело серьезное; хоть бы исповедаться. Грехов-то у меня много. Самый великий грех: я одну молодую галичанку тронул, это сильно на меня подействовало, наверно я от этого и заболел. Как она просила меня на коленях, чтобы я не трогал ее, но я был немножечко выпивши… Вот я ее и слышу, день и ночь слышу, как она молит и просит меня не трогать ее. Дурак я был, о, какой большой дурак я был! Теперь вот и страдай… Но и тут большие предрассудки. В самом деле: убить у нее отца, брата и убить на войне — совесть не мучает, а тронуть девушку — чувствуешь совесть. Я думаю, что война слишком нам с детства вбита в голову, как величайшая добродетель, как героизм, как защита отечества и т. д. Но в сущности война есть один из самых непростительных грехов. Так говорит совесть, так говорит и религия. Мне бы сейчас нужно доктора, что-то у меня в голове творится неправильно. Я не помню, контужен ли я или ранен? Но это пустяки, дело в том, что я не могу удержаться, не говорить. Сегодня я обязательно отправлюсь в ставку верховного главнокомандующего, мне нужно свой полк принять, затем комплектовать его, иначе дело будет швах, да и под суд попадешь. Удивительнейшая личность Христос! Если бы все люди созерцали Его, перед Ним мыслями, делами жили, о тогда бы на земле был рай! Я иначе Его не могу представлять, как живым, видящим нас, знающим все наши мысли и сердечные движения. Я, как только поправлюсь, так обязательно каждый раз буду все свои мысли и дела проверять Его реальным присутствием. Жизнь так мала, а ответственность так велика-велика, что страшно становится на душе. У меня опять голова что-то не в порядке, кружится, хочу не говорить и не могу; очень устал, утомился. Вот хоть газы ядовитые, какая в них скрывается страшная, разрушительная сила! И все человек, что не завоевал собой, своим умом, своим разумом, вдруг опрокинул все это на себя и от этого он гибнет, умирает, и исчезает с лица земли и т. п.» Этот бедный капитан пятнадцать суток, на закрывая рта, все, что он ни мыслил, выражал в словах, в звуковой форме, наконец умер, и умер в самых страшных конвульсиях!