Филипп Дженкинс - Войны за Бога. Насилие в Библии

Тот факт, что какой-то библейский отрывок возмущает современного прогрессивного читателя, сам по себе не означает, что этот текст утратил значение. Современные идеалисты и участники протестных движений с удовольствием говорят о радикальных социальных идеях Иисуса или ветхозаветных пророков именно потому, что эти тексты бросают решительный вызов современным ценностям. Но, как мы видели, тексты о завоевании Ханаана не более древние или примитивные, чем пользующиеся таким уважением тексты пророков. Если мы заявим, что одни части Библии авторитетнее других, нам придется сформулировать критерии, на основе которых мы проводим соответствующую сортировку.

Помня о подобных тупиковых ходах, давайте возьмем текст Второзакония 7:1–2 и представим себе, что этот текст нам попался во время индивидуального чтения Библии или что мы его услышали в церкви или даже читаем его, готовясь построить на нем проповедь. Какой подход в данном случае мы изберем? Разумеется, то, что я предлагаю ниже, ни в коем случае не следует воспринимать как руководство к толкованию, это просто некоторые личные заметки.

Прежде всего следует честно признать, что эти библейские слова нас шокируют: они уродливы, они неприемлемы. Нам придется встретиться в этом отрывке с идеей херема и понять ее со всеми ее последствиями, помня, что херем не был типичным проявлением жестокости древних людей, ведущих войну. Мы вправе попытаться рассмотреть исторический фон данного отрывка: когда, например, он был создан, при каких обстоятельствах и имеет ли он какое-то отношение к реальным войнам или кампаниям. Но когда мы проделаем эту работу, библейские слова останутся такими же, как были, и они причинят нам те же мучения.

Столкнувшись с таким текстом, наш гипотетический проповедник может последовать совету Мартина Лютера, который обращался к своим европейским современникам, отравленным текстами Писания — того самого Писания, которое они только что открыли и к которому относились с трепетом и энтузиазмом. Эти христиане ранней Современности походили на появившихся в недавние времена христиан в первом и втором поколениях в народах Африки и Азии, которые все еще влюблены в Библию. Некоторые радикальные современники Лютера, черпавшие вдохновение в Писании, пытались внедрить его, все целиком, в современный мир, используя своды законов Ветхого Завета для управления христианским обществом.

Пытаясь утихомирить таких людей, Лютер призывал верующих серьезно задуматься о том, как они читают Писание и особенно, как они его прилагают к своему времени. Они должны читать Библию «чисто»:

С самого начала Слово приходило к нам различными путями. Недостаточно просто ответить себе на вопрос, Божие это слово или нет, произносил ли его Бог; скорее нам следует посмотреть, к кому это слово обращено, соответствует ли оно нам. Это как разница между ночью и днем… Можно найти в Писании два рода слов: одни не имеют отношения ко мне, так что их нельзя приложить к жизни, а другие имеют{374}.

Не все слова Библии имеют прямое отношение ко всем читателям. Там есть, например, слова, обращенные к Давиду: возможно, они имеют отношение и к другим царям, но не ко всем остальным из нас, и было бы глупостью говорить, что это для нас. В целом же, как считал Лютер, большие разделы Библии — особенно ветхозаветные своды законов и правила ритуальной чистоты — в буквальном смысле не приложимы к христианам, которые живут при других условиях после явления Христа. Это не означает, что Ветхий Завет был упразднен или устарел, однако христиане должны искать в нем то, что имеет к ним отношение. Средневековые схоласты разработали такое ценное правило: Quidquid recipitur ad modum recipientis recipitur, что можно перевести примерно так: «Что люди воспринимают, то зависит от воспринимающего». Мы видим (и слышим) вещи не такими, какие они есть, но такими, какие мы есть.

Замечание Лютера неизбежно подводит нас к такому вопросу: как мы можем понять, к кому здесь обращается Бог? Размышляя об отрывке из Второзакония, мы можем сначала спросить себя, как люди различают Божию волю (во всяком случае, в их понимании) в своей жизни и в событиях истории. Нам следует помнить об искушении назвать человеческие желания или человеческую политику Божьей волей, оправдывая тем самым такие поступки, которые иначе показались бы неприемлемыми. Сам текст обладает богатством смыслов и содержит в себе потенциальные опасности: на нем можно строить религиозную политику, его можно использовать для создания врагов, которые при участии воображения могут стать настолько порочными, что возникнет потребность их уничтожить. Окружают ли такие проекции этот текст или нет, в любом случае важно помнить об опасности неверного понимания Божьего замысла.

Нам надо осторожнее обращаться с отдельными библейскими словами: следует рассматривать их в контексте всего Писания — и не только, скажем, книги Второзаконие, но всей Библии. Как и в любом другом произведении, отдельные библейские стихи и отрывки что-то значат не столько сами по себе, сколько по той роли, которую они играют в композиции всей книги. В последние годы ученые заговорили о «нарративном богословии»: этот термин подчеркивает тот факт, что мы находим истину именно в историях Писания, а не в абстрактных понятиях. Нам следует также рассматривать любой отрывок в контексте религии в целом, включая ее позднейшее понимание. То, как этот отрывок употребляли и как им злоупотребляли, действительно важно; интересно, что злоупотреблению часто подвергались такие истории, которые на первый взгляд были совершенно безобидными, в отличие от текстов о завоевании Ханаана.

Вообразите себе, например, что кто-то проповедует на один из самых известных отрывков из Иисуса Навина, в котором военачальник нарушает все законы природы, установленные наукой. В десятой главе книги Иисус Навин яростно сражается у Гаваона с амореями, которые могут убежать от израильтян при наступлении темноты. В ответ на горячую молитву Иисуса Навина Бог увеличивает продолжительность светлого времени суток, чтобы тем самым обеспечить победу своему народу. «Солнце остановилось посреди неба, целый день не спешило зайти!»{375} Эта история имеет смысл лишь в контексте астрономии до Коперника, когда люди верили, что солнце вращается вокруг Земли.

Эта научная дилемма в достаточной мере параллельна дилемме моральной, которую ставит перед нами повеление совершать геноцид. Такое явление полностью противоречит законам природы, и на протяжении многих лет данный отрывок использовали для того, чтобы поставить под вопрос основные положения Писания. Кларенс Дарроу упоминал историю об остановке Солнца в споре с Уильямом Дженнингсом Брайеном на знаменитом процессе по делу Скоупса 1925 года. В данном случае библейский текст явно противоречит научной картине мира. Значит ли это, что данный отрывок настолько испорчен, что современному читателю совершенно нечего из него почерпнуть? Что его не следует читать и не стоит произносить о нем проповеди? Вернемся к критериям Лютера: что в данном отрывке можно приложить ко мне, к нам? История о битве при Гаваоне была написана не как (неудачный) урок астрономии, но чтобы напомнить о нескольких важнейших темах, которые звучат в Книге Иисуса Навина и во всей Библии: что Бог избрал себе народ и оказывает заботу о нем и что Бог вмешивается в историю, чтобы осуществить свои замыслы, хотя наши слова слишком ограничены и мы не можем объяснить, почему и каким образом это происходит. Если астрономия может вынудить нас отвергнуть весь отрывок о битве при Гаваоне, это будет все равно что отвергнуть слова Иисуса о полевых лилиях на том основании, что язык здесь не соответствует критериям точности в ботанике.