Дерзай, дщерь!

«Женщина в хиджабе – лицо ислама»! «Хиджаб – венец женской красоты»! «Шагайте по жизни в хиджабе»! «Хиджаб – мудрость Всевышнего»! Он «создает психологический комфорт», т.к. под ним удобно скрывается уродство и старость, во-вторых, никому не приходится «испытывать беспокойство при виде женщины красивее себя» (!). Платку приписывается непомерное, магическое значение: он «оберегает от собственного естества и шайтана», предотвращает домашние ссоры и даже помогает вспомнить суры Корана! Женщине по имени Наталья, Галина, Елена надо действительно глубоко укорениться в исламе и ослепнуть, чтобы утверждать, что «ношение хиджаба уравнивает женщину с мужчиной» и «до сегодняшнего момента никто больше не предоставил женщине подобного равноправия» [219].

В Европе они требуют от «демократического общества» права самим решать, как выглядеть и одеваться, но в арабских странах женщина абсолютно и безоговорочно подчинена отцу, брату, мужу и всегда покорна, из страха заключения, бичевания, закидывания камнями. В Иране при Хомейни 20 тысяч женщин, нарушивших крутые законы шариата, были приговорены к смертной казни. Широкую огласку приобрела история Суад, девушки из Палестины, сожженной заживо за «преступление против чести семьи» [220]. Между тем теоретики Корана уверяют, что их женщины весьма довольны и совершенно счастливы, поскольку в исламе высокая честь утолять желания мужей оценивается не ниже государственной, общественной или культурной деятельности.

Ортодоксальный иудаизм также суров по отношению к женщине: с женой можно развестись без ее согласия по любому ничтожному поводу, например, жадно ест, растолстела, разбила блюдо, и лишить ее всех прав на детей. Талмуд определяет пределом женских мечтаний стать в загробной жизни скамеечкой под ногами своего мужа.

При всех перехлестах феминизм веками отстаивал всего-навсего экономическое, юридическое, политическое и социальное равенство полов, исходя из убеждения, что ценность мужчин и женщин перед Богом, законом и государством одинакова, но на сегодняшний день в русле американской идеологии выродился в антимужское движение, нечто сверхрадикальное, уродливое и опасное, хотя и прикрытое политкорректной словесной кодировкой.

Дошло до перечеркивания физиологических половых различий, разрушения традиционной семьи, отказа от деторождения, грубых оскорблений, к примеру: «каждый мужчина в глубине души знает, что он никчемный кусок дерьма, обуреваемый животными чувствами…» и дурацких нападок, вплоть до рекомендаций «уменьшить их численность до 10 процентов от общей популяции» [221]. Женщины занялись совсем не женским делом: агрессивным насаждением ненависти.

Увлекшись ролью жертвы, феминистки размежевались с мужчинами по всем мыслимым направлениям, пытаясь выделить специфически женские язык, жесты, цветовые предпочтения, память, речь, письмо; поделили даже историю человечества: появилась женская антропология, женская этнография, женская литература, венцом надо считать «Историю женщин» в пяти увесистых томах, которую следовало бы назвать «Историей подавления и угнетения».

Словом, «мужчины с Марса, женщины с Венеры», друг другу инопланетяне; всё состязаемся, оценивая противоположный пол не по благоприятным его признакам, а по тем, каких ему недостает. Если прежде женщин квалифицировали как неполучившихся мужчин, то в результате эмансипации мужчин критикуют за недостаток женских качеств: отзывчивости, эмоциональности и душевной тонкости. Как поется в песне, «разделились беспощадно мы на женщин и мужчин».

Когда-то поэт высказал утверждение, «что на земле давно матриархат»; но стихотворение, написанное полвека назад, называется «Бьет женщина»: «героиня» его мстит в числе прочих обид и за этот самый латентный «матриархат», означающий для нее непосильный груз мужества , с ответственностью за всё на свете. А женщине, как ни странно, все еще хочется «к кому-то прислониться», укрыться от бурь за мужем , как за каменной стеной, под защитой, побыть иногда избалованной, изящной, нежной, в счастливой беззаботности.

Существование в какие-то там незапамятные времена матриархата, (или гинекократии, или «материнского права») наукой не доказано: ученые мужи небрежно роняют, что если такая эпоха и была, то плоды ее неудачны, поскольку история о них умалчивает. Так же сомнительны мифы об амазонках, всем известные с детства: помните, победа над их царицей Ипполитой зачлась Гераклу девятым подвигом; в «Илиаде» упомянута «рать мужам подобных» амазонок, воевавших на стороне троянцев; о бесстрашных воинственных девах, совершавших набеги из Скифии, рассказывают Геродот, Эсхил и Климент Александрийский; предания Африки, Азии и Южной Америки также содержат легенды об агрессивных женских племенах. Однако никаких литературных или иных достоверных свидетельств их культуры не сохранилось [222], поэтому признать реальность амазонок всё равно что признать живых кентавров, с которыми они сражались.

Но современный повышенный к ним интерес, конечно, не случаен, тем более что распространен на бытовом уровне: один отец обзывает непослушную дочку амазонкой; древний образ стал символом женского своеволия, вызывающей самостоятельности, излишней активности. Действительно, женщины все чаще воспринимают замужество как лишнюю обузу и предпочитают бессемейность ради независимости. Такова тенденция, похоже, характерная для всех стран европейской цивилизации: статистика 2007 года показала, что большинство женщин США незамужние; до небывало низкой отметки упало число заключаемых браков в Великобритании. В последние десятилетия устремления и взгляды женщин стали мало чем отличаться от мужских и теперь они слишком заняты карьерой, чтобы тратить время на домашнюю рутину и заботы о детях [223].

Ошибка современного феминизма в том и состоит, что в конечном счете все явления жизни воспринимаются на мужской манер: правила и порядки, внедренные мужчинам и для мужчин, хотят распространить на женщин и тем самым сделать мир совсем уж плоским и односторонним. Какое же это равенство – тратить все силы на маскировку под какого-то усредненного мужика, унисекс , к которому так стремятся в Америке; «коридоры власти», деловой мир принуждают прятать эмоции, душить свою сущность, приспосабливаясь к чужой шкуре, к чуждой воинственности, юридической изворотливости; уравниловка вместо вожделенного освобождения оборачивается новыми оковами и двойным гнетом для женщины, которая вряд ли когда-нибудь откажется от преимущественного своего права и призвания, материнства.