Дерзай, дщерь!

Вместе с неприятным термином «выживание» в моду вошел образ «сильной женщины»: у нее есть образование и профессия, она самостоятельная, решительная, целеустремленная, материально независимая, меняет бойфрендов как перчатки, рассчитывает только на себя, водит машину, чаще красного цвета: «красное платье и за реку видно», разбирается в компьютере и строительстве, курит, пьет неразбавленное виски, не лезет в карман за грубым словом, слез не льет, не жалуется, и за все за это ее зовут бизнесвумен, акулой и стервой. Развязные суперделовые дамы, чуть не наголо стриженные, во всем сравнявшиеся с мужиками, публично козыряющие половой распущенностью, всегда в брюках, даже старые, даже в церкви, знали бы они, чьё вызывают ликование!

«Шествие разрушителя» – так называлась маленькая брошюрка, изданная Н.Н. Рышковским в Зарайске в 1909 году [224]. Книжечка эта дорогого стоит; неважно,описал автор подлинное видение или сочинил его ради литературного приема; спустя столетие потрясает точность, с какой он предсказал развитие событий. Тогда, в начале XX века, Люцифер, обессиленный Крестом и скованный в преисподней, призвал свои легионы на последнюю брань с кротким Агнцем. Он дал им «новую силу черной змеи», силу внушения, и начертал всестороннюю программу борьбы с христианством. «Он бросил в наступление науку и технический прогресс, чтобы избавить людей от бремени физического труда и сбить их в любопытную толпу, жаждущую новизны и развлечений» – сбылось. Он «пустил в моду Маркса, социализм и пролетариат, чтобы ослепить человечество мечтой о поголовном равенстве и земном благополучии» – сбылось; он «спутал понятия, убедив многих, что отнять, ограбить и убить ради всеобщего счастья есть доблестный подвиг храбрости» – еще как сбылось. Он потребовал «от своих слуг и особенно игривого Эрота внушать юношам прельщение к похоти и наслаждению вместе с отвращением к браку, угнетающему личность, налагающему тяжелые узы долга» – сбывается, охватив теперь и женскую половину человечества.

«Мы не одни, – возглашает сатана, – на нашей стороне мужской пол, и он поможет нам обделать дело!». Пронзительным «ура!» оглашается ад, хохочет диавол, но вдруг корчится, как от сильной боли: «есть одна самая неприступная крепость: женщина-дева и женщина-мать; если не возьмете, не покорите этой твердыни, всё напрасно».

Автор «Законов Паркинсона» объясняет, почему в человечестве сложилась традиция спасать и охранять детей и женщин [225]: когда мужчины гибнут на охоте, тонут на рыбалке или, добавим, бомжуют на помойке, оставшихся вполне хватает на племя: прирост населения прямо зависит лишь от численности женщин. Так же прямо будущее планеты людей зависит от душевного устроения женщин, от их готовности рожать детей, обихаживать мужей и неусыпно поддерживать огонь домашнего очага. Вот почему диавол так интересуется нами: сталкивая в порок и грязь всего одну из нас, он предвкушает болезнь и смерть длинной цепи поколений.

Победу над женщиной Люцифер называет выдающимся, небывалым в его культурных приобретениях вызовом Предвечному. Он учит своих клевретов настойчиво внушать женщине извращение идей материнства и целомудрия, и тогда светоносная красота ее души, хрупкое обаяние и утонченная привлекательность пропадут сами собой.

Сто лет спустя нельзя не признать, что враг весьма преуспел в реализации своих планов. Женщины достигают предела распущенности в публичном обнажении, не только на пляже, подиуме или в стриптиз-баре, но и на рынке, в офисе, на улице. Теперь, наверно, мало кто способен оценить жертвенный подвиг леди Годивы из поэмы А. Теннисона: ее жестокий муж пообещал пожалеть подданных, поставив условие: «…ступайте по городу нагая – и налоги / я отменю»; жители, глубоко почитая графиню, смягчили ее позор: все сидели в домах с закрытыми ставнями, лишь некто,

Нет больше тайн! Редкий фильм обходится без «обнаженной натуры», откровенные сцены разыгрываются на театре, о телевидении что и говорить; в публичных концертах участвуют детсадовского возраста накрашенные девочки, уже приученные ритмично крутить попками, прихлопывая в ладоши; им делают замысловатые прически, шьют декольтированные бальные платья по взрослым фасонам, разрешают подводить глаза, удлиннять ресницы, красить губы, покрывать ногти ярким лаком.

О свойствах страсти рассуждают теперь просто, по-деловому, не выбирая слов: главное – развлекаться и наслаждаться; удовольствие полезно, все любят приключения, «контакты» укрепляют связи между людьми, улучшают «качество жизни», счастье в том, чтобы удовлетворять любые возможные желания и инстинкты.

Писательницы состязаются в бесстыдстве, во всех подробностях расписывая эротические сцены, началось с Франсуазы Саган, не отстают и современные наши, например, Л. Улицкая, позиционирующая себя православной. Открытым текстом обсуждается равночестность однополых «браков»: а как же, любовь всегда права! -в числе их сторонников оказываются даже некоторые протестанты, т.е. верующие, записные знатоки Библии, на страницах которой гомосексуализм отвергается безусловно. И уже поговаривают, что Содом и Гоморра осуждены всего лишь за нарушение закона гостеприимства.

Без Бога все мы оказываемся марионетками, послушно исполняющими злую волю. И надо признать: в первую очередь женский пол несет ответственность за демографическую катастрофу христианского мира, в частности, за вырождение русской нации; «европейская цивилизация породила в женском сословии ту оппозицию, что будто бы чем больше детей у особы, тем хуже» – шутил в одном из ранних юмористических рассказов Чехов. В молодости, желая пожить для себя , откладывают радостную обязанность рожать детей на потом; а потом лечатся от бесплодия, жаждут ребенка, но жаждут, может быть, опять-таки ради новых ощущений, ради заполнения пустоты, ради завершения интерьера.

Преимущественно женщины виновны в разрушении брака: более половины семейных союзов распадается, потому что именно матери приучили своих отпрысков жить ради удовольствий, подали им пример эгоизма и нетерпимости. Отмазываем сыновей от армии, пристраиваем на непыльную работу – и причитаем, что не найти достойного мужа для дочки или внучки, не осталось настоящих мужиков; насмехаемся над их слабостью, бесполезностью, кукольностью; вон и моду женскую переняли: длинные кудри, серьги в ушах, кольца на пальцах, кружавчики и оборочки, атлас и парча, блестки и стразы, даже краситься стали, нет, не на сцене: ошарашенному автору привелось зреть продавца в книжном магазине: борода типа эспаньолки, длинный конский хвост и густо подведенные черным глаза.