Nurgul Tunggyshbay - Танцующая в темноте

– Нет, мы ее забираем, я не хочу, чтобы она лежала в психушке, – говорил брат.

– Нет, надо положить ее в больницу, – утверждала я.

– Ее положат, потом поставят на учет, а это скажется на моей карьере, – упорствовал брат.

Я не понимала, как это может сказаться на карьере, я же вообще не думала о ней. Но для юриста это, наверное, было важно.

Словом, брат был настроен категорически против стационара, а потому мы то отвозили маму к родственникам, то он сам проводил с ней время дома. Увы, облегчения не наступало. Я начала злиться, ругаться, остро реагировала, у меня появилось к маме чувство какого-то отвращения и презрения.

«Она сдалась, и она меня убивает», – думала я.

Я поставила ей диагноз – маниакально-депрессивный психоз. Уже через 2 года я положила ее в Центр психотерапии на Абая- Масанчи. Ей выставили диагноз – маниакально-депрессивный психоз. Это значит, что у нее тяжелые депрессии временами сменялись маниакальными расстройствами. Она могла находиться в состоянии депрессии в течении 2-3-х месяцев, практически не есть, ни пить, не выходить из комнаты. Иногда она даже не умывалась. Брату приходилось ее вытаскивать из этого состояния.

– Мама, все, пойдем кушать, – он ее заставлял вставать с постели. У нее было такое безучастное и неэмоциональное лицо, что становилось страшно. Аура в доме была тяжелой.

При маниакальном состоянии мама могла ночами не спать, читать газету, готовить, петь. Ее маниакальное состояние было намного лучше, но мозг у нее становился перевозбужденным. Она могла брать деньги в долг, оформлять мелкие кредиты. У нее возникало ощущение, что она всемогущая. В этот период ее никто не трогал. В депрессии она не помнила, что она делала в предыдущем состоянии. Мы уже частично смирились со всем этим.

– Ты знаешь, я думала, что мне сделать, чтобы себя убить: под машину броситься, выпить крысиный яд, а может, выпить таблетки. Днем я ходила на улице и думала, как попасть под машину, но у меня не хватило смелости, – говорила она мне. Да, каждый сам знает глубину своих страданий. Тогда, в конце концов, теряется смысл жизни.

Подобными словами она каждый раз убивала частичку моей души. Смысла жизни я на тот момент тоже не видела.

Потом я осознала, что она меня вампирила. Ей было примерно 45 лет, с отцом у них отношения еще больше ухудшились. Он играл в казино, и все подчистую проигрывал. Он заложил квартиру в Алматы, взял кредит и проиграл его. Ежемесячный кредит он платил лишь периодически. Потом это сказалось на нашем финансовом положении – иногда дома не было даже хлеба, и денег, чтобы купить его, плюс состояние матери…

Горечь, отчаяние – вот что я видела в ее глазах. С депрессией пришло то, что страсть, ненависть, любовь, восторг, любопытство – все это перестало проявляться. Спустя некоторое время у людей, страдающих этой болезнью, уже не остается никаких желаний. У них нет воли жить, нет воли умереть, и в этом вся сложность ситуации. Они становятся сумасшедшими. Сумасшедший совершает самоубийство, он равнодушен к опасностям, его поведение становится опасным для себя и окружающих. Но все же, такие люди могут оставаться дома, не представляя угрозы другим людям, ведь благодаря возведенным ими же стенам они полностью изолированы от мира, хотя им кажется, что они – часть мира.

У людей, страдающих маниакально-депрессивным психозом, пропадает желание чего бы то ни было, и спустя несколько лет они уже не в состоянии выйти из своего мира. Они растрачивают огромные запасы энергии, избегают внешних воздействий, и с этим же ограничивают свой внутренний рост. Такие люди продолжают ходить на работу, смотреть телевизор, рожать детей, но все это происходило автоматически. Триггерным фактором совершения самоубийства был отец. Внутренне мама мечтала о взаимной любви. Она всегда мне приводила в пример лебедей. Лебеди – они всегда вместе, они неразлучны, в Любви и Заботе. Она идеализировала отношения. А отец не соответствовал ее идеалам. Все сказалось на детях, в конце концов. Пока мы молчали, остро на все реагировала я.

С 3-курса я начала работать официанткой, продавцом, трудилась в торговле. Я постоянно работала, чтобы прокормить себя и быть независимой. На 6 курсе я начала работать в аптеке фармацевтом. С 18 лет я постоянно работала и работаю до сих пор – это превратилось в привычку. Работа меня в какой-то мере спасала.

Брат же отучился на юриста, но после окончания учебы 3 года не мог устроиться на работу. Он просто лежал дома. Не знаю, может, он мечтал сразу устроиться на высокооплачиваемую работу…

Отец все больше и больше становился зверем – теперь он уже и без выпивки избивал мать и нас. Помню, в один из таких дней, после его очередного зверского поступка я вызвала полицию.

– Я тебя ненавижу, я тебя всегда ненавидела, с детства я тебя ненавидела, – как-то я сказала.

Возможно, отец хотел отыграться на всех нас и выбирал нас. Мы стали частью его жизни и его неудач. Его враждебность бросалась в глаза, он требовал от нас ответа. Мы отвечали. Он посмотрел на меня с таким недопониманием и возмущением, с чувством горечи. В глазах была боль и разочарование. Он же любил меня – по-своему. Я же думала, что он не умеет любить. Любовь выглядит по-другому, любовь действует по-другому.

Он последними словами обматерил меня и избил. Он был крайне возмущен тем, что я начинаю ему сопротивляться, высказываться, говорить свое мнение.

– Зря мы переехали в Алматы, зря я тебя учил, слишком уж ты умная стала. Ты что, самая умная? – кричал он мне.

– Я не самая умная, но не глупа. А отучилась и учусь благодаря самой себе, – отвечала я.

Независимость – это заложено в характере либо с детства, либо определенный фактор накладывает на человека то, что своему состоянию независимости начинаешь гордиться.

Он был очень удивлен, когда я вызвала милицию. Я же была крайне удивлена его словам.

– Ты меня отправила в милицию… Я тебе этого никогда не прощу, – зверски говорил он.

«В смысле не прощу? Избивать можно? А защищаться нельзя? КАК МОЖНО моему ПОСТУПКУ УДИВЛЯТЬСЯ? В смысле?», – недоумевала я.

Эго мужчины задевает, когда молодая девушка борется с ним наравне. Как? Это же уму непостижимо! Отец по характеру был властным и деспотичным человеком. В его понимании мужчина доминант, а женщина должна подчиняться. Я ему неподвластна. Его это раздражало. Ему казалось, что мы не сможем защищаться и падем на колени. Но если разбудить в человеке зверя, то пол не будет иметь никакого значения. Помню, как в одну из отцовских драк я взяла нож и воткнула ему в ногу. Он понял, что меня он не победит и мой дух не будет сломлен.

– Ты должна попросить у меня прощения за то, что идешь против меня, – повторял он.