Лариса Некрашевич - На пажити Богоматери. Монахиня Алипия

Из Николаева приехала ко мне сестра с мужем и взяла с собой кинокамеру, чтобы заснять матушку на кинопленку. Но матушке не сказали, что хотят ее снять в движении на кинопленку, а говорят сфотографировать на память. Но матушка их замысел обличила: «Кино будете дома смотреть, а здесь труд и молитва». Сестра с мужем убедилась в прозорливости матушки.

Застала я у матушки свою знакомую Е., которая попросила у матушки разрешения помыть пол. Матушка разрешила. Е. нашла ведро и тряпку и стала мыть пол. А я сижу без дела и неловко себя чувствую, а матушка и говорит:

«Вот он моет, а мне стыдно», – прочитала мои мысли.

При мне приехала к матушке Н. из Вышгорода. Посидели, поговорили. Матушка обращается ко мне: «Намочи в воде полотенце и дай мне». Я намочила, выжала и подала матушке. Она приложила себе к голове, а Н. говорит:

«У меня голова перестала болеть». Ее боль матушка на себя приняла.

Сколько доброты, терпения, любви было у нашей матушки, – диву давались мы. Последние годы к ней столько людей приезжало из разных мест со всей страны. Всех выслушает, даст совет, накормит, помолится, благословит. А зимой спросит: «Руки померзли? А ноги? Застегнись. Идите домой», – выведет на дорогу, благословит. И уходили от нее такие радостные, успокоенные. А она всю ночь молится, спала-то всего 2 часа, а то и того меньше.

Фотографировать себя при жизни никого не благословляла, хотя многие просили об этом и даже пытались тайно ее запечатлеть. Но ничего тайного для матушки не было. Перекрестит аппарат и говорит: «Снимай, все равно не выйдет». Так бывало: то пленка засветится, то вместо проявителя закрепитель нальют в бачок. Так наказывалось за своеволие незадачливые фотографы. А незадолго до кончины сама благословила, но сказала только: «После моей смерти раздавайте людям». Это тот снимок над могилкой, который лишь однажды благословила сделать, чтобы сохранился ее дорогой образ в меховой шапочке.

Тогда же был сделан и второй снимок – на пороге летней кухоньки, – отдыхает матушка, просматривает журнал «Художник».

Становились однажды на молитву, а у одного человека мелькнула мысль, – а зачем становиться на колени? Матушка тут же на эту его мысль ответила: «Как зачем? Матери Божией это молитва „Достойно есть“».

О своих родителях вспоминала, что они были глубоко верующими. В пост отец питался отваром сухой травы и соломы, а мама умерла, когда Алипии было всего семь лет, и она сама всю ночь читала по ней псалтырь.

Пришла я как-то в церковь на Демиевку. Матушка, как обычно, сидит на стульчике у иконы апостолов Петра и Павла, увидела меня и пальчиком поманила. Я подошла, поприветствовала ее, а она и говорит: «Не езди на цыганских (так она такси называла) машинах, они дорого берут, целых 5 рублей». Подумала я: «Никуда я не поеду на такси, да еще за 5 рублей». После службы подходит ко мне брат с женой и ребенком и говорит: «Давай поедем к Л., поздравим ее с днем ангела?» Вышли из церкви, едет «цыганская» машина, брат остановил, и мы поехали на именины. Брат заплатил таксисту пять рублей.

Едем из церкви с матушкой в троллейбусе, а одна женщина как бы про себя говорит: «У этой старухи денег много, все дают». Матушка услыхала и просто по-детски отвечает: «Говорят, что кур доят, а мне кто копеечку даст, я в церковь несу, свечи куплю и за того поставлю».

Много матушка трудилась. Сама ухаживала за огородом, за курочками, убирала в домике, топила печку, варила еду, ухаживала за котятами. По ночам выходила в лес на молитву. В церковь всегда несла много хлеба, яиц, на все деньги, которые у нее собирались, покупала только большие свечи и сама их расставляла, зная за кого и перед какой иконой.

Идем к матушке по лесу. Еще далеко до келейки было, с километр. Я, защищая матушку, громко доказывала, что она высокой жизни, и что люди напрасно на нее сплетни разные выдумывают. Встречает нас матушка у калитки и, обращаясь ко мне, говорит: «Я слыхал, как ты кричал, меня защищал, акушер ты мой!»

Говорю я матушке: «Уйду я на квартиру, нет больше сил так жить!» «Не уходи, скоро получишь квартиру». И действительно, скоро мужу на заводе дали квартиру. Мы обрадовались, квартира хорошая, на 7-м этаже. Но другая семья позавидовала. У них в семье был участник войны, и они имели льготы. Они решили эту квартиру у нас отобрать, а нам дать в другом месте, на 9-м этаже. На заседании профкома составили необходимые документы, и у нас квартиру отобрали. Приходит муж с работы на другой день, а лица на нем нет. «Отобрали у нас нашу квартиру, другую дают на 9-м этаже и в другом месте, но я от нее отказался». На другой день еду я к матушке, все ей рассказала, а она, сердечная наша, стала кричать: «Отдайте квартиру, сколько можно людей мучить!» Стала перед иконами молиться, поворачивается ко мне и говорит:

«Беги домой, отдали квартиру, ваша будет». На следующий день возвращается муж с работы, говорит: «Ничего не понимаю, отдали назад нашу квартиру». Тот, который на нее позарился, сам отказался, говорит, что он ее и не хотел, что для него лучше жить на 9-м этаже. Чудо, да и только. Мы до сих пор всей семьей удивляемся.

Возвратился брат из армии, поехали к матушке. Она посмотрела на него и говорит: «У-у, какой рана был, ну ничего, сейчас уже все хорошо». Провела рукой по лбу. Оказывается, его в армии побили, разбили голову, а он нам ничего не писал об этом, а матушка его секрет открыла.

Пришла одна женщина спросить, можно ли брату ее развестись с женой. У него от другой женщины уже и ребенок есть, а в семье жизни нет. «Нет, нельзя, – строго сказала – грех, он венчанный!» И никому, кто венчанный, не разрешала разводиться.

Из Львова приехали к матушке люди. Одной из женщин матушка говорит: «Езжай сегодня же домой, муж очень болен». Женщина знала о болезни мужа и спрашивает: «А когда же ехать, ведь билета-то нет». «Сейчас же езжай!» – строго приказала матушка. Потом я встреча- лась с этой женщиной в Троице-Сергиевой лавре. Она домой успела вовремя.

При мне пришла женщина из санэпидстанции. Она хотела составить акт и стала угрожать, что наложит штраф и в дом престарелых отправит нашу матушку. «Развели тут тараканов, мышей, мух, грязь кругом, полнейшая антисанитария». А матушка не обращает внимания, наклонилась и молится, а потом как ни в чем не бывало, говорит: «Я Иерусалимский, а ты Израильский (эта женщина была еврейка), мы соседи».

«А у тебя ноги болят», и стала ей открывать ее болезни. Та стояла, широко раскрыв глаза, ничего не понимая, но когда матушка стала ей рассказывать о ее жизни, она поняла, что перед нею не простая убогая старушка, и сказала уже спокойно: «Хорошо, смотрите, наведите порядок», – и ушла, и акт не составила. Больше она не приходила.

В селе, где живут мои родители, в брежневские времена начали люди деревянную церковь обкладывать кирпичом. Местные власти закрыли церковь и забрали ключи. Я привела одну женщину из этой церкви к матушке. Она рассказала матушке всю свою беду. Матушка выслушала и стала громко кричать: «Отдайте ключи, не прогоняйте церковь, чтоб голода не было, отдайте ключи! Откройте церковь!» И по ее молитвам на следующее воскресенье вернули ключи и церковь достроили.