Владимир Власов - Буддийское сердце

В то, что тебе я ведал, ты ведь не вникал ни разу?

Но всё ж, прощенье попросить ведь это ты обязан.

Слуга есть ты, я – господин, и ты со мной ведь связан».

Умэнь сказал: «Когда Учитель звал того три раза,

Он что-то бормотал ему в душе косноязычно,

Тот мудрость, потаённую, как будто, выдавая,

Всё время откликался, и он делал так обычно,

При этом будто соглашался, головой кивая.

Учитель одиноким был, к тому же, стар годами,

Учил он, голову быка, как будто, пригибая,

Чтоб тот траву щипал, росла что под его ногами,

И нужно ль это делать всё, умом не сознавая.

Слуга ему совсем не парой в жизни оказался,

Ведь сытый, как бывает, равнодушен к угощеньям,

Вопрос: но кто же у кого просить должен прощенье?

Учитель не подумал, когда вызвать того взялся.

Ведь в процветающей стране чиновники надменны,

А дети же заносчивы всегда в семье, богатой,

И чтоб понять всё это, думать нужно непременно,

Ну, а не думать если – жизнь сюрпризами чревата.

Когда отверстий в канге нет, вдвойне в ней тяжелее,

На деток забот бремя взваливать ведь нестерпимо,

Дом, подающий, подпирать, – нет ничего дурнее,

Всходить босым на гору из ножей – неодолимо.

Один монах спросил Дуншаня «Будда – что такое»?

Дуншань ему ответил: «Будда – это льна три цзиня».

Умэнь заметил: « Дзэн Дуншаня – странного покроя,

По старости его, в нём много есть что от цилиня.

Моллюска раковину мозг его напоминает,

Но что внутри от его истинного остаётся?

Когда он створки раскрывает, видно, что скрывает,

Дуншаня повидать же не совсем там удаётся.

Три циня льна как будто пред глазами возникает,

И кажется, они так близко, но сознанье ещё ближе,

Ложь с истиной в его уме не выше и не ниже

Кто говорит об этом, сам ложь с истиной являет.

Чжаочжоу спросил Наньцюаня: «Дао – что это такое,

И как мне, у кого приобрести такое знанье»?

Ответил тот: «Дао – обыкновенное сознанье,

Это – сама естественность, и не ничто иное».

– «Но можно ль у кого-нибудь сознанью научиться»? -

Спросил Чжаочжоу, смысл ответа уяснить пытаясь.

– «От Дао отойдёшь, если к Небу будешь стремиться».

Сказал Наньцюань, ему помочь знанья понять стараясь.

– «Но если не стремиться, как понять Дао возможно»?

– «К вещам ведь Дао не принадлежит, тебе известным,

Как не принадлежит к вещам, незнаемым и сложным,

А также к тем вещам, воображаемым иль местным,

Ведь знание – это обманчивое представленье,

А вот незнаемое в мире и не существует,

А хочешь Истину познать – рассей свои сомненья,

Безбрежен, всеобъятен будь, как Пустота бытует.

Вне «ложном» и вне «истинном» быть ты тогда лишь станешь,

Когда в сознании Великой Пустоты добьёшься,

Когда в «Негде», в «Ничто» ты с головою окунёшься,

То думать в мире о всём необычном перестанешь».

Услышав слова эти, он внезапно просветлился,

Умэнь сказал: «Чжаочжоу жил бы так совсем без знанья,

Наньцюань же одним словом растопил его сознанье,

Как лёд в кувшине, так бы тридцать лет ещё томился.

Весной – сотни цветов, и мы живём с теми цветами,

Зимой – со снегом, с жарой – летом, осенью – с луною,

И если утруждать не будешь ум зря пустяками,

То время всякое станет прекрасною порою.

Наставник Сунъянь говорил, что мир наш, многоликий,

Разнообразен и велик, таким он и родится.

Не сможет оторвать ног от земли силач, великий,

На кончике не может языка речь находиться.

Умэнь заметил, что Сунъянь сказал всё очень чётко,

Но человека не нашлось, чтобы понять всё ясно,

Поймёт кто, пусть ко мне идёт, что слушал не напрасно,

Проверить, и получит от меня удары плёткой.

Но почему? Узнать чтоб, чистое ль дано нам злато,

Его через огонь нести с собой необходимо,

За то, что просветлились мы, мы получаем плату,

Всё что незримо было раньше, стало для нас зримо.

Нога прозренья сдвинет всё и море опрокинет,

Обрушатся все небеса, и голова склонится,

Для тела места уже нет, прозрение случится,

Которое во все запретные места взор кинет.

Монах спросил Юньмэня: «Будда – что это такое»?

Юньмэнь ответил: «Палочка с засохшим калом».

Умэнь заметил, что Юньмэнь остался тем же малым,

Когда пелёнки ему меняли на аналое.

Когда был голоден, еду ел, вкус не замечая,

И вечно суетился, знания собрать старался,

Потом же торопился, записать не успевая,

Проглатывал все знанья, но ни в чём не разбирался,

И палочкой-подтиркой подпереть свой дом желая,

Упадок жаждал он предотвратить Будды закона.

С таким же всё успехом людей нравы улучшая,

Трудился бесполезно всё на поприще он оном,

Плодов не различая просветленья иль угара,

В тех мыслях, что к нему в сознание от знаний лезли,

Как в небе вспышки молний, камня искры от удара,

И глазом моргнуть не успеешь, а они исчезли.

Спросил Кашьяпу как-то раз Ананда при их встрече:

– «Будда оставил золототканое вам одеяние,

Что передал ещё помимо этого в посланье»?

Кашьяпа прокричал: «Аманда»! Будто был далече.

– «Я здесь», – сказал в ответ. Кашьяпа будто не приметил.

– «Теперь ты можешь флаг наставника взять во владенье», -

Сказал Кашьяпа. А Умэнь, узнав о том, заметил:

– «Вот так святой и получает титул в посвященье».

Вопрос простой всегда бывает, но ответ глубокий,

И тот поймёт лишь, кто слов этих смысл уразумеет,

Божественной горы жизнь братство, вечную, имеет,

Не понял кто – от сокровенной мудрости далёкий».

Один просто спросил, другой ответил с глубиною,

Глаза раскроет мудрецу беседа вот такая,

Брат старший позовёт, брат младший даст ответ судьбою,

Помимо времён года есть ещё весна другая.

Преследовал Шестого Патриарха монах, некий,

По имени Хуймин, хотел взять чашу с одеяньем,

Тот положил на камень всё, при этом смежил веки,

Сказав: «Возьми всё это от меня, как подаянье.

Ведь вещи эти есть свидетельство лишь веры нашей,

И разве ими завладеть ты можешь силой только?

Возьми их, если сможешь». Не мог сдвинуть тот нисколько

Их, так как они были тяжелее горы даже.

Хуймин, согнувшись от стыда, сказал: «Пришёл с надежной

Я к вам, поэтому мою вы душу успокойте,

Иду я к вам за Истиной лишь, а не за одеждой,

Прошу вас слёзно, вы её скорее мне откройте».

Сказал Шестой Учитель, глядя на него печально:

– «Когда не думаешь ты о добре и зле в воззреньях,

Это и есть твой облик, истинный и изначальный».