Коллектив авторов - Приход № 13 (декабрь 2014). Введение во Храм

– Ага…

С отцом Николаем тоже чего-то стало. Пришел к нему в георгиевский храм, а он шатается из стороны в сторону, пьяненький и радостный.

– Здоров, Максим. Знаешь где я сейчас был?

– На свадьбе? Или на похоронах?

– Почему так решил?

– Вы, батюшка, веселый, еле на ногах держитесь. Значит, прихожане хорошо угостили. А хорошо угощают или там, или там.

– Нет, брось. Я у мэра в гостях был. Мы с ним знатно выпили. Хороший человек.

И понеслось вплоть до полного оборачивания. Все с ног на голову.

И вот думаю – если бы мне было сейчас пятнадцать, пошел бы я в Церковь? Постился бы? Бомжевал бы по монастырям? Слушал попов? Читал бы всякую тайную литературу об антихристе и фаворском свете? Уверен, что нет.

Как говорил один понимающий знакомый «пацану мент – не кент» или, выражаясь языком Златоуста, если Духа Божия в храме нет, чего там делать?

P.S. А так забавно получается – я помню московский патриархат, живший отдельно от нужд армии и флота. Уникальный опыт. Потомки будут завидовать.

Епископ Болгарской епархии в Америке Александр

Тема очень своевременная и особенно насущная для нас, живущих в США, потому что национализм окружает нас. И в основном он «плохой и злой», но я еще дойду до этого сегодня. Начать же хочу с размышления о природе христианства. Потому что только этой мерой мы можем оценить национализм, его потенциальное влияние и его реальную угрозу.

Что такое христианство? Господь Сам спрашивает Своих учеников посреди всех трех синоптических Евангелий, и неспроста этот вопрос возникает там. Он говорит им, когда они находятся на севере за пределами Израиля: «за кого Меня почитают?» Ученики отвечают, что кто-то считает Господа пророком, тем или кем-то еще. А Иисус их спрашивает: «за кого вы Меня почитаете?» И Петр ему отвечает, что Он – Христос, Мессия. На этом исповедовании, говорит Господь, зиждется Церковь, и врата ада не одолеют ее. Христианство начинается с этого, с исповедования Иисуса из Назарета Мессией, Сыном живого Бога. Потом мы читаем повествование о его страстях, смерти и Воскресении. Сделаем тут небольшую паузу.

Христианство зависит от или базируется на Воскресении Иисуса из Назарета, Христа. Мы должны помнить, что исходя из самого Писания Воскресение означает только одно – грядущий мир, эсхатологический мир. Это мир, который наступает после конца, после последних времен. Воскресение Господа Иисуса и схождение Святого Духа означали начало грядущего мира. А собрание Мессии, то, что мы называем Церковью, означает не что иное, как буквально наше воплощение в Его воскресшем теле, которое есть начало, «первые плоды» нового создания. Христианство и Церковь по самой своей сути есть присутствие в нашем мире мира грядущего, Царства Божьего.

Когда вы входите в церковь, когда открываете дверь этого здания, не случайно, что вы видите изображения Господа Иисуса, Богородицы, святых, ангелов, ведь эти символы понимаются нами как образы, передающие присутствие тех, кто на них изображен. Потому что когда вы входите в это здание на службу, вы входите в присутствие Небес в этом мире. Это ведь очень старая идея, что служение Божьего народа является имитацией жизни Небесной и даже в каком-то смысле присутствие Небес. Это очень важно понимать, что христианство и Церковь означают для нас присутствие мира грядущего уже в этом мире, потому что только верой в это, уверенностью в этом, в этой истине мы можем верно оценить положение дел в современном мире, в котором национализм очень силен. Такое вот вступление.

Национализм можно понимать в нескольких ключах. С одной из этих сторон национализм показывает себя как очень человечное, естественное и даже хорошее явление. Пусть даже не самое лучшее, но на настолько хорошее, насколько любая человеческая черта может быть хорошей. Под этим я понимаю естественную привязанность к месту. Мы могли бы назвать это явление патриотизмом, однако, этот термин тоже несет в себе множество неприятных ассоциаций. По словам литератора Самуэля Джонсона, патриотизм – последнее прибежище негодяя. Но я не об этом, я хочу сфокусировать на этом абсолютно естественном, человечном чувстве – привязанности к месту. Скажем, я вырос в Южной Калифорнии, родился и воспитан в Лос-Анджелесе. Сейчас я дважды в год стараюсь бывать в Калифорнии у своего брата, я очень скучаю по этом месту. Меня каждый раз одолевают знакомые запахи, знакомые места, особый цвет растительности, который летом в основном бурый, ярко-зеленый и грязно-серо-зеленый на холмах. Запахи… Например, резкий пряный запах шалфея. И мне это нравится, мне нравятся воспоминания, которые приходят с этими запахами. Воспоминания, которые связаны с местами и людьми, которые живут там. Думаю, все понимают, о чем я говорю. Такая любовь абсолютно присуща человеку, и абсолютно хороша, естественна и нормальна.

Да и если говорить о людях, то есть хорошо известный феномен группы. Мы люди – не самые лучшие дикари, то есть мы не существуем в абсолютной изоляции. Мы не священные индивидуальности. Мы тоже привязаны к вещам, принадлежим к той или иной группе людей, семье, опутаны родственными связями, соседями, знакомыми. Одна из лучших образовательных методик для молодого человека – это пожить заграницей пару лет. Ничто не дает такое представление о родном месте, как возможность пожить в чужом месте. И лучше всего понимаешь свой язык, когда слушаешь чей-то еще язык и пытаешься на нем говорить. Я провел семь лет заграницей, и когда вернулся в США, понял, что я дома. То, как люди говорят, юмор, особый взгляд на вещи. Я уже не был согласен с этим взглядом, но он был мне знаком, я знал – это моя земля, мое место. Это нормальное человеческое чувство. И они могут быть хорошими. Хотя бывает, что групповое мышление не есть хорошая вещь. Например, некоторые индейские племена называют себя Народом или Людьми, но как следствие это означает, что другие этим народом или людьми не являются. Такое же отношение, кстати, было у древних греков. Аристотель, один из основателей философии, думал, что любой человек, который не является греком, может выглядеть как человек, но он говорит что-то непонятное «ба-ба-ба», отсюда и имя варвар. И нужны они были только, чтобы рубить лес и носить воду. Рабы, одним словом. Интересно, что его ученик Александр Великий так не думал. А вот Аристотель, человек такого великого ума, не видел дальше своей группы, своего этноса. И это довольно обычное явление.

Теперь же мы подходим к другому виду национализма, в том самом смысле, в котором мы используем его сегодня. Если почитать наши газеты или послушать трансляции, можно часто услышать слово «националист», которое применяется к другим людям. Например, так говорили о Солженицыне. Но это неверно. Солженицын любил Россию, любил свою страну, свой язык, обычаи, но не было более строгого критика своего правительства и во время коммунизма, и после. Он не жил в формате «моя страна права или неправа», он не был националистом, он был настоящим патриотом.