Ирина Голаева - Повесть об одинокой птице

Она смотрела, и ей казалось, что словно стая серых гусей окружила их и, гогоча, вытягивая шеи, раскрывая клювы, пошла на него, желая защипать до смерти. Она испугалась увиденного. Но он не унимался.

– Да может, эти православные и честнее вас! Они хоть не такого большого мнения о своих отношениях с Богом! А у вас словно уже давно все схвачено. Говорите о Слове Божьем, и представления даже не имеете, что оно такое. Думаете, Бог не видит вас, за вашими косынками? – он не успел договорить, как Раиса, разъярившись, встала между ним и братьями и уже с гневом закричала на них.

– Да что вы, братья, с ним говорите? Кого вы хотите переубедить? Разве вы не видите, это же сатана!

После этих слов уже во всем зале поднялся гомон. Люди, бывшие до этого в разных его уголках, подошли и стали приступать к нему. Братья, видя всеобщее возмущение, стали успокаивать разгорячившийся народ. Пастор высоко поднял руку и грозно произнес:

– Прошу всех очистить зал! Этот человек – сумасшедший. Выйдите отсюда, пожалуйста, и побыстрее. Мы сами разберемся.

Люди нехотя, потихоньку начали расходиться. Брат Петр, успокаивая свою разгоряченную жену, потянул ее к выходу. Она яростно жестикулировала тяжелыми руками и пыталась еще что-то сказать, но он не давал. Когда все женщины ушли и двери закрыли, брат Юрий удивленно посмотрел на нее.

– А разве тебя, сестра, это не касается?

У нее от волнения пересохло во рту. Она открыла его, чтобы ответить, но слова не вылетали, язык онемел и не слушался. Только тут он заметил ее. И увидев, улыбнулся.

– Она со мной.

– Как, с вами? – удивленно поднял вверх брови брат Юра.

– Да, да, именно так. Они шли вместе, за ручку… – из-за чьей-то спины послышался гнусавый голос брата Виталия. Он протиснулся вперед и победным взглядом посмотрел на нее. Она покраснела и чувствовала, что еще чуть-чуть, и земля уйдет у нее из-под ног. Все вокруг закружилось, но она собрала остаток сил, чтобы не упасть. В груди стучало сердце и кричало ей: «Только не дай себя сломать! Не покажи свою слабость! Смотри прямо в глаза! Смотри!» Она подняла отяжелевшие веки и, высоко подняв голову, посмотрела на брата Виталия. Она сама удивилась себе, откуда у нее возникла эта сила. Виталий, не выдержав взгляда, отвел глаза куда-то в сторону и потихоньку стал пятиться назад, за братские спины. Она продолжала смотреть вперед, теперь уже на всех них. Было ощущение, что за какие-то секунды земля разверзлась и образовала между нею и ними громадную пропасть. Она стояла на одном берегу, а они – на другом и стремительно удалялись куда-то вдаль. На всех лицах было удивление и вопрос, словно они хотели спросить ее: «Как ты смогла? Зачем тебе это надо?» Но они уносились от нее, а она хотела крикнуть им только одно: «Я люблю!..» Тут она почувствовала жаркое тепло его руки. Он стиснул ее руку в своей, и его жар, его сила как по проводам передались ей. Гомон пронесся между братьями. Пастор, строго прищурив свои колючие глаза, посмотрел на нее и властно сказал:

– Сестра, покинь, пожалуйста, эту комнату. Мы с тобой после отдельно поговорим.

Она не хотела уходить, да и не могла. Ее рука словно переплавилась с его рукой, став чем-то единым, целым. Она даже не чувствовала ее, не чувствовала себя. Она чувствовала только – их. Словно она была уже не одна, а их было двое, и они были одним целым. От него шла та сила, защита, которая была так необходима ей в эту минуту. Если бы он отпустил ее руку, она, может, и ушла бы. Но он еще крепче сжал ее, и от этой крепости в нее током вошла сила.

– Она не пойдет никуда, – твердо и резко ответил он за нее.

– Сестра, подчинись и покинь это собрание, – еще резче произнес Пастор. Уже давно не было такого, чтобы кто-нибудь не подчинялся его словам. И вот теперь эта девчонка воспротивилась. Он видел, что будь она одна, то непременно подчинилась бы. Но она была не одна, и это его начинало сильно раздражать.

– С какой стати она должна уходить? Она будет здесь, – не унимался он.

– Да как ты смеешь так говорить?! Приказывать! Ты, что ли, забыл, где находишься? – закричал Пастор. – Сестра, приказываю тебе выйти!

Она стояла как вкопанная. А он крепче сжимал ее руку и не давал ей даже перевести дыхания и ответить. Ей казалось, что она очутилась напротив вражеской амбразуры, как Александр Матросов. И теперь все слова, как пули, летели не только на него, но и на нее. Он сделал шаг чуть вперед, словно прикрывая ее собой, и, зло улыбаясь, отрезал:

– Она никуда не уйдет! И, кажется, это вы, уважаемые, забыли, где находитесь. Вы – в библиотеке, а это государственное учреждение. И почему вы вообще на «ты» со мной? Мы что, пили с вами на брудершафт? – с нескрываемым сарказмом произнес он, видя, как они теряют терпение. Их лица наливались гневом, негодованием. Напоминание о том, что они не в Доме Божьем, а в библиотеке, было последней каплей, переполнившей их. Стараясь сохранить последние лохмотья терпения и благочинности, Пастор опять обратился к ней, чувствуя именно в ней слабое звено этой цепи:

– Ты понимаешь, сестра, что ты сейчас делаешь? Мы, кажется, тебя уже предупреждали относительно твоих заявлений? Этот человек – отступник. Он хулит и злословит Бога, церковь, нас – твоих братьев. А ты молчишь! Сейчас ты поступаешь со Христом точно так же, как Иуда. Ты предаешь Бога, Христа и церковь! Ты понимаешь это? – он быстро говорил, стараясь, чтоб никто не перебил его. – Или ты сейчас же отойдешь от этого человека и дашь нам слово, что забудешь его навсегда, или нам придется поступить с тобой соответствующим образом. Подумай! Образумься! Ты попала под дурное влияние. Мы знаем, что ты одинока и некому тебя защитить, образумить. Но мы…

Он перебил Пастора, не дав ему договорить.

– Она не одна! Ее есть, кому защитить. От вас защитить.

Она подняла на него глаза, в них показались слезы. Она только ловила губами воздух, пытаясь что-то объяснить Пастору и братьям. Но рыдание острым комком подступило к горлу, а слезы потекли по щекам. Она понимала, что только что в ее жизни произошла непоправимая катастрофа. Пастор увидел, что она вот-вот разрыдается, протянул ей руку, чтобы увлечь за собой. Ему стало на какой-то миг жалко эту одинокую девочку. Он вспомнил ее радостные глаза после крещения, ее усердие. Он понимал, что она запуталась, заблудилась и, может, даже ни в чем не виновата.

Увидев протянутую руку Пастора, она вдруг захотела кинуться к ней и забыть весь этот кошмар. Простить все обидные для нее слова, намеки. Она уже была готова к этому. Но тут вмешался он, сделал шаг вперед и властно отодвинул эту руку.

– Да кто она тебе? – вскричал брат Петр, словно сказал то потаенное, что было в сердцах всех стоявших братьев.

– Я люблю ее, – твердо ответил он, и его глаза засверкали.