Ульф Экман - Духовные корни

Возникает вопрос: не приводят ли постоянные ссылки натуралистов на теорию эволюции (в которой, по их мнению, сомневаться абсолютно непозволительно) к тому, что люди – возможно, сами того не осознавая – воспринимают предыдущие поколения как менее развитые умственно? Сгребать все религии в одну кучу и предлагать одно простое объяснение – что религии, дескать, происходят из суеверий, несмотря на то что они продолжают существовать, оставаясь важной частью современной реальности, – это недопустимое упрощение. Нельзя не принимать во внимание разнообразные формы духовных переживаний, которые уже в древности приводили к созданию высокоразвитых культур. Кроме того, нельзя не принимать во внимание глубоко укорененное чувство святыни, которое невозможно объяснить всего лишь боязнью кары со стороны неизвестного бога. Иррациональностью и предрассудками невозможно также объяснить покаяния, обращения таких людей, как, например, Августин.

Задача, стоящая перед прогрессивными верующими, – это создание интеллектуальной среды, очерчивание параметров рефлексии и аналитического подхода, которые не влекут за собой соскальзывание в сугубо земное мышление, которое на практике отвергает все сверхъестественное. Стефан Густавссон очень верно отмечает, что недостаток либеральной теологии заключается именно в таком приспособленчестве к основанному на естествознании подходу модернизма, в угоду которому приносится в жертву сверхъестественная сущность христианства.

Начиная с эпохи Просвещения XVIII века, христианство постоянно подвергалось обвинениям в суеверности, ненаучности и иррациональности. Либеральное богословие во всех его формах следует рассматривать именно на этом фоне. Оно было своего рода попыткой ответа на подобные обвинения. Богословы стремились показать, что и христианство не лишено рациональности. Проблема в том, что это было показано путем отказа от сверхъестественного фактора, а также от всего, что казалось устаревшим или неудобным даже в вопросах морали. Все это выскребли вон и в результате получили совершенно другую религию, то есть христианство, сведенное к морали и долгу.

Вопрос о рациональности важен. Вопрос в том, в каких сферах действенность разума может считаться неоспоримой. Можно ли путем аргументации привести себя к вере? Может ли человек сам по себе прийти к неопровержимым внешним научным доказательствам существования Бога? Мне думается, нет. Но это вовсе не означает, что здравомыслие нам ни к чему или же что интеллектуальная дискуссия – это потраченное зря время. Напротив, нам следует непрестанно оттачивать способность к анализу и подтверждать роль разума в творении и истории спасения. Тем не менее, не следует забывать, что у интеллекта, как и у всего остального, есть свои ограничения. Необходимо, с одной стороны, не противопоставлять разум вере, а с другой стороны – не отождествлять эти два понятия полностью. В первом случае вера будет представлять собой все интеллектуально необоснованное и иррациональное. Во втором случае вера будет полностью сливаться с разумом, интеллектуализироваться и в конце концов превратится в набор избитых истин. А ведь вера – это гораздо больше.

Я считаю, что грамотный подход к пониманию веры начинается с осмысления ее в категориях личностных отношений «я – ты», а не безличных «я – оно». Важную роль в этом играют аналогии. В мире не хватит аргументов, чтобы доказать существование Бога. Что же касается классических доказательств, телеологических [5] То есть основанных на постулате о цели всего сущего. – Прим. перев. , онтологических или космологических, которые в последнее время впали в философскую немилость, то в них все-таки есть немало ценного. Несмотря на то что в чисто научном смысле они не могут неопровержимо доказать существование Бога, они создают своего рода разумную установку, которая необходима в качестве жизненной установки. Мысли о первопричине, о дизайнере творения и так далее – это далеко не нелепые рассуждения или теологические софизмы. Атеисты обычно приводят против этих доказательств довольно пустой довод: даже если оные доказательства и кажутся правдивыми, они не только не указывают ни на какого конкретного бога, но даже не определяют само количество богов. Однако эти доказательства не раскрывают Божью сущность, а лишь ссылаются на возможность существования творца, делая, таким образом, первый шаг. На эту возможность, кстати, указывает Павел, когда он говорит о так называемом общем откровении Бога в природе, которое доступно всем (см. Рим. 1:19, 20).

В данном контексте хочется отметить, что научная позиция гуманистов кажется весьма узкой, наивной и даже нереалистичной. Конечно, когда говорят, что не следует верить, не имея на то некой разумной причины, это звучит довольно здраво. С этим согласится большинство мыслящих людей. Но это не чисто научное утверждение, а скорее жизненный девиз. Кто решает, что разумно, а что нет, и по какому правилу? Нередко говорят, что этим занимается наука. Тем самым науку представляют каким-то монолитным блоком, забывая, что она крайне изменчива и полна внутренних противоречий. Это заложено в ее природе. В ней содержится множество гипотез, которые пока что не были ни утверждены, ни опровергнуты. Научный подход, логическое обоснование, эмпирические методы и так далее – все это, безусловно, достойно похвалы, но в реальности провести черту между верой и знанием гораздо сложнее.

Кроме того, повседневная жизнь строго по научным методам практически невозможна. Человек – это гораздо больше, чем физика, биология, математика и логика. Поэтому не следует автоматически исключать возможность того, что истинные знания приходят к нам самыми разнообразными способами: посредством опыта, интуиции, здравомыслия людей, посредством живых примеров и многого другого. Многое из этого невозможно подтвердить научным путем, и уже сам этот факт указывает нам на важное свойство действительности: она гораздо сложнее, чем то, что видно под микроскопом. Нет сомнений в том, что вера в науку является как раз верой, которую тоже не всегда можно доказать.

Дискуссии с атеистами часто заходят в тупик, так как «доказательства» и «опровержения» могут быть найдены обеими сторонами. То, что является аргументом для одних, для других абсолютно ничего не значит, и все доказательства кажутся уже давно избитыми. Создается такое ощущение, что это игра, у которой есть свои правила, предметы обсуждения и постоянно повторяемые аргументы.

Возможно ли здесь какое-то конструктивное продолжение? Думаю, да. Апологетику нередко рассматривают как подкатегорию религиозной риторики, а, между тем, ее задача заключается именно в том, чтобы устранить риторические перегибы с обеих сторон. Сохранять объективность, смирение и постоянно находиться в поисках истины – задача весьма сложная как для атеиста, так и для верующего. Ради доказательства собственной правды обе стороны могут позволить себе небольшие вольности. Проблема в том, что тему дискуссии задавали чаще всего атеисты, причем в обвиняющем тоне. Например, так и происходило во времена Ингемара Хедениуса [6] Ингемар Хедениус (Per Arvid Ingemar Hedenius), 1908–1982, шведский философ, профессор практической философии в Уппсале в 1947–1973 гг. – Прим. перев. , когда богословы кланялись при появлении его величественной фигуры на Каролинском холме возле университетской библиотеки. Как-то раз, находясь в этой библиотеке, я заглянул в зал, где находился его рабочий стол, за которым он продолжал трудиться еще много лет после выхода на пенсию. У меня закружилась голова от изобилия богословской литературы на столе этого пожилого атеиста. Кажется, он так и не мог перестать думать о Боге – или, по крайней мере, перестать бороться с непоследовательным и опасным, по его мнению, понятием божества.