Тимофей Веронин - На восходе солнца

После того как Алеша вернулся из Ярославля, он не хотел жить прежней жизнью. Он ведь совсем другой, он, как отец, будет художником. Алеша нашел свои кисти, краски, стал рисовать, но картины выходили какие-то мрачные, темные. И все же он рисовал. Мама долго не могла с ним разговаривать. Но как-то вечером все-таки пришла, присела в углу на табуретку и стала смотреть, как Алеша возился с красками. Потом тихо спросила:

– Можно? – И, когда Алеша кивнул, стала раскладывать его новые работы на полу и глядела на них долго-долго. Потом встала порывисто, обняла Алешу, как прежде.

– Бедный мой, бедный, что же с тобой? – стала она гладить его длинные нечесаные волосы, а он, как волчонок, вывернулся и отскочил от нее.

Мама уговорила Алешу отправиться в школу. Его там приняли прохладно, но терпимо. Учителя глядели на него как-то странно и редко спрашивали, словно боялись, а ребята явно уважали. Это Алеше понравилось.

Кое-кому он стал рассказывать про свою разбойничью жизнь, про подвал в желтом доме на улице Некрасова в Ярославле, про Василия. Все это казалось уже давным-давно прошедшим, легендой, сказкой, которую можно было с приукрашиваниями и выдумками пересказывать всем напропалую.

Алеша втянулся в нормальную жизнь, стал, как прежде, разговаривать с мамой и снова пошел в художественную школу, где ему оставалось учиться год. Учитель по рисунку очень хвалил его, а преподавательница по живописи удивлялась, что он разучился писать ярко и сочно, как раньше.

– Это поразительно, – говорила она в учительской. – Что с Алешей Ждановым случилось? Он совершенно перестал чувствовать цвет. Вот что значит переходный возраст…

В «художке» никто не знал про его побег и подвиги, считали, что он серьезно болел, а потом был на санаторном лечении. А ведь он и в самом деле болел. Только вот на лечении не был. Да и нет от такой болезни лечения. Или все-таки есть?

Этот жуткий год стал уже совсем забываться, когда Алеша вдруг снова встретил его… да-да, его, Василия. Алеша возвращался из «художки» домой, свернул за угол высокого дореволюционного дома, и тут кто-то сгреб его в объятия.

– Алешка! Это ж я, Василий. Слышь, соскучился, небось, пойдем со мной, ты мне как раз нужен. Дельце есть.

– Нет, нет, – стал высвобождаться из его рук Алеша, – я не буду, не могу, я все, я с мамой, я буду художником.

– Ну, ты что замямлил, спятил, что ли? С мамой он! Поглядите на него. Ты ж бандит, разбойник, тыж настоящий вор, куда тебе художником! Ну-ка, пойдем со мной, маму забудь, у нее и без тебя хлопот хватает.

Алеша хотел вырваться, убежать, но Василий сбил его с ног одним ударом. Потом поднял и повел. А дальше? Дальше – пошло-поехало. Василий умел держать Алешу при себе. Алеша чувствовал, что никуда ему не деться от этой страшной власти. Несколько раз он хотел бежать от Василия, но тот, сам или с помощью друзей, находил Алешу и заставлял его участвовать в своих темных делах. Однажды, когда они вскрывали какой-то ларек, опять сработала сигнализация. Понаехала милиция. Василия и след простыл, а вот Алешу и еще двух пареньков схватили. Тут уж учетом не отделаешься. Был суд. Приговор. Три года в исправительной колонии для несовершеннолетних. И вот ирония судьбы: Алеша знал, что из Москвы его повезут куда-то под Ярославль, на родину его разбойничьей жизни. Там где-то недалеко от города есть колония. «Исправительная колония», – прозвучало в голове.

– Колония, – повторил Алеша.

Сколько раз он слышал эти слова от ребят, которых держал около себя Василий, от милиционеров, слышал и в суде. А все же не представлял себе, что это такое. А теперь – вот она, колония. Холодные, мокрые доски, красные от холода руки, снаружи крючок, а дальше – бесконечный забор и колючая проволока. И парни, такие чужие и страшные, готовые поднять на смех в любой момент. И майор, который не прочь поиздеваться. И нет ниоткуда помощи. Нет. Нет. И Алеша снова стал трясти дверь. Она неожиданно распахнулась, и он бы разбился о булыжники, лежавшие у самой двери, если бы…

Чьи-то сильные руки подхватили Алешу крепко и в то же время бережно и поставили на ровную почву. Он явственно услышал чье-то дыхание: кто-то был рядом. Алеша хотел оглянуться, посмотреть на своего спасителя, но почему-то не в силах был даже повернуть голову. Шею словно сковало. Так бывает во сне. Хочется прыгнуть или побежать, а ноги становятся тяжелыми, как огромные тумбы, и их невозможно сдвинуть даже на сантиметр…

Алеша почувствовал, что неведомые руки отпустили его, и он смог наконец обернуться. Вокруг было пусто. Только легкий ветерок пробежал по пустырю перед входом в развалины, смахнув с кирпичных стен горстку колючих крупинок льда. Алеше показалось, что этот ветерок был гораздо теплее воздуха и пах так приятно… нет, не так, как ароматизированный табак отца, по-другому: слаще, красивей, чудесней…

Алеша замер. Он поднял глаза и заметил в белесом небе очертания женской фигуры со смуглым лицом и большими темными глазами. На руках у нее был Кто-то маленький. Сынок, наверное. Сумерки уже окутали землю. А в сумерках чего не увидишь?

– Эй, тихоня, ты как выбрался-то? Крючок, что ли, сломал? – услышал Алеша голос парня, разбившего ему нос.

– Да ты, Гребень, просто плохо запер. Давай его еще посадим, пусть посидит, молокосос, – проговорил другой голос.

– А может, и тебя заодно, – отозвался Гребень и принялся заталкивать Алешу и парня в дверь. У Алеши не было сил сопротивляться, а его товарищ по несчастью упирался вовсю.

– Эй, мелкота, что тут бузите? Не успели поступить, а уже свои порядки наводите? – прогрохотал вдруг чей-то голос. Перед мальчишками стояли три рослых парня, явно бывалых.

– А ну, бей новеньких! – крикнул один из них. Гребень кинулся бежать. А Алеше и другому мальчишке досталось бы крепко, если бы вовремя не появился сержант.

– По местам, парни. Ну что, справился с задачей? – кивнул он Алеше. – Теперь можешь идти. Товарищ майор разрешил вам поужинать, а потом спать.

Так что ужином Алешу все же покормили. В бараке было десять комнат. В каждой человек по восемь ребят. Зябко и страшно было Алеше под тонким колючим одеялом. Соседи долго шушукались, гоготали, потом утихли. У Алеши отлегло от сердца. Все спят. Можно побыть в тишине одному, еще подумать. Впрочем, думать не о чем. Вспоминать прошлую жизнь не хотелось, о маме думать было страшнее всего – что с ней? Все так же нервно шагает по комнате, заваленной книгами, или… Вот это «или» было самым страшным. Но еще невыносимее было думать о будущем. Будущего у Алеши не было. Какая-то черная яма или серая стена, по которой надо карабкаться, и в итоге обязательно упадешь. И нет никого, кто мог бы помочь.

– Нет никого, кто мог бы… – прошептал Алеша и вдруг ощутил на себе какой-то груз. Что-то сдавило его лицо, не давало дышать, стискивало, сминало. Он стал вертеться во все стороны, что бы хоть чуть-чуть вдохнуть. Ему удалось на секунду вырваться. Он вобрал в себя как можно больше воздуха и увидел вокруг себя лица парней. Они довольно усмехались, а потом снова накрыли его подушкой. В глазах потемнело. И не было никого, кто мог бы помочь.