Анатолий Хлопецкий - Монашеский Скит

Я запомнил это изречение, потому что именно с него началось выздоровление Амвросия.

Со временем травы и молитвы Амвросия отогнали от него болезнь. Вскоре он мог выходить из пещеры, подниматься в свою горную молельню. Монах не скрывал от меня ее существование, но и не звал с собою.

Я не настаивал…

Но когда старец захотел совершить долгое путешествие в монастырскую библиотеку, я решительно собрался идти с ним: силы его восстановились далеко не полностью. Поразмыслив, он предложил мне взять на себя обязанности гребца и отправиться в монастырь морем, вдоль побережья. Я с охотою согласился.

И вот настал этот день.

Мы медленно, с передышками, побрели по каменистому пляжу к знакомой бухе, в которой Амвросий держал свою лодку. Шли молча, но во время одной из кратких остановок монах, отдышавшись, сказал:

– Видно, не зря Господь наслал на меня болезнь. Сам я, грешник, виноват…

– Да в чем же? – искренне изумился я.

– Мне следовало догадаться, что пришла пора вывести тебя из нашего уединения, – оно перестало быть тебе на пользу.

– Какая же тут связь?

– Волей-неволей пришлось, по моей слабости, взять тебя в провожатые. Если бы не хворь. Бог знает, когда бы я до этого додумался.

Я не стал возражать спутнику, но остаток пути размышлял над его словами.

Добравшись до бухты, мы столкнули лодку на воду и двинулись в путь. Амвросий вновь принялся учить меня искусству гребли. «Нужно стоять в лодке, вглядываясь вперед», – наставлял монах. Но мое тело и руки помнили иные приемы гребли, и я предпочел управляться с веслами по-своему.

Море было спокойно.

Через полчаса мы подплыли к широкой бухте, в глубине которой виднелись внушительные монастырские постройки. Над старинной невысокой стеной возвышалась звонница, виднелись многочисленные зеленые купола монастырских церквей.

Причалив, мы сошли на пирс.

В конце пологой береговой террасы, почти напротив ворот, стояло здание, к которому и направился Амвросий. На ходу он пояснил, что хочет устроить меня в монастырской гостинице, пока сам заглянет в библиотеку и сообщит отцу Дорофею о нашем прибытии.

Возле пирса я впервые увидел людей не в монашеских одеяниях: мужчин разных возрастов, стариков и мальчиков, говоривших на незнакомых мне языках. Порой в разноязыком говоре местных вспыхивали обрывки русских фраз, звучали отдельные слова на другом, вроде бы знакомом мне наречии.

– Англичане приехали, – вскользь заметил Амвросий. – Или американцы…

В гостинице нас встретил приветливый бородатый монах, усадивший меня и Амвросия за широкий стол в холле, рядом с несколькими посетителями. Спустя несколько минут монах принес нам по чашечке дымящегося кофе с виноградным лукумом и по стакану чистой холодной воды.

Устроив меня на отдых в келью с высокими потолками и глубокими оконными проемами, выходящими прямо на море, Амвросий ушел. Получасовая прогулка на свежем морском воздухе сморила меня, и даже крепкий кофе не придал желанного заряда бодрости.

Я уснул…

Разбудил меня Амвросий, который пришел с известием о том, что отец Дорофей ждет нас. Родные стены, казалось, прибавили Амвросию сил. Несмотря на то, что старец совсем не отдыхал, выглядел и двигался он гораздо бодрее, чем в начале нашего путешествия.

В створке монастырских ворот хлопнула калитка, и мы оказались внутри. Мне показалось, что за массивными стенами властвовала тишина: не издавая звуков, степенно двигались монахи, и, словно подчиняясь общему благочинию, невольно понижали голоса и сдерживали жесты прибывшие сюда паломники. Даже морской ветер практически беззвучно шелестел листвой могучих деревьев…

Отец Дорофей принял нас в библиотеке. Я невольно подумал, насколько хорошо сочетается облик мудрого старца с книжными стеллажами под сводчатым потолком.

Во время непродолжительной беседы мы пришли к вопросу: не следует ли мне обратиться в российское консульство с заявлением о найденном русском человеке, потерявшем память? Я с радостью ухватился за эту мысль, но отец Дорофей привел несколько доводов, которые охладили мой пыл. Во-первых, не стало Советского Союза, а владение русским языком отнюдь не означает, что я – российский подданный. Во-вторых, мое прошлое покрыто густым туманом: не повредит ли мне возвращение на родину и разыскная суета, которая, несомненно, начнется?

Ясного ответа на эти вопросы мы не нашли, а потому решили повременить с обращением к консулу.

– Конечно, – сказал отец Дорофей, – если на тебе, сын мой, лежит неведомый тяжкий грех, то необходимо вернуться и понести за него наказание. Кто знает, может быть, именно для этого креста ты избежал смерти, но беспамятство твое – несомненный знак Господень и Его Промысел. Обычно, если кто-то хочет что-либо предпринять, он должен молиться: «Матерь Божия, устрой все так, как Ты Сама сочтешь нужным и полезным». Почувствовав сердцем волю Божию, необходимо соответственно и поступать. Иногда все устраивается совершенно иначе, чем задумывал человек, но всегда намного лучше, чем можно было представить.

В завершение нашей беседы я выяснил, что Амвросий вскоре отправится обратно, мне же отец Дорофей предложил погостить в монастыре.

Сколь ни заманчивым было предложение, я не мог согласиться: Амвросий нуждался в моей помощи, и я с трудом мог представить, как он справится на обратном пути с веслами.

– В Писании сказано: делами человек оправдан будет, – согласился отец Дорофей, но взял с меня слово, что я непременно наведаюсь в монастырь.

Всю обратную дорогу мы провели в молчании. Не знаю, о чем размышлял Амвросий, я же снова и снова обдумывал нашу беседу с отцом Дорофеем, переживая заново все увиденное в монастыре. Перед отъездом отец Дорофей провел нас по соборам, показал наиболее почитаемые иконы, поведал связанные с каждой из них легенды и предания.

– Вот образ Покрова, – произнес он, подходя к одной из икон, – славен тем, что в праздник Покрова один из наших братии увидел при этой иконе во время бдения саму Матерь Божию. Она держала покров радужного цвета, усыпанный золотыми крестиками, внимала молитвам и Сама молилась о величающих Ее и молящихся Ей. Ее благодатное присутствие ощущали все в соборе, и даже двенадцатичасовая служба не казалась утомительной, а была наполнена неземною радостью.

Свидетельства чудотворности отец Дорофей приводил почти о каждой из икон этого собора и других монастырей Афона.

Амвросий обращался к святым образам с поклоном и молитвой, крестился, преклонял колени. Я же внимательно слушал нашего проводника, всматривался в старинную иконопись, задумывался о безымянных мастерах, писавших эти лики.

Неведомое чувство испытывал я, приближаясь к святым мощам и чудотворным иконам…