Олег Гор - Просветленные видят в темноте. Как превратить поражение в победу

– На это уж воля Будды, – добавил еще кто-то на плохом английском. – Иди сюда. Только в глаза не свети.

Я без торопливости сделал несколько шагов, различил две мужские фигуры: крепкие ребята, вроде бы молодые, облачены в майки без рукавов, джинсы и армейские ботинки.

Наверняка те самые типы, что громили мой магазин.

Кулаки буквально зачесались, накатило желание врезать кое-кому, и сильно, не сдерживаясь.

– Ты все понял? – спросил хриплый.

– Ты нам должен, – добавил второй, наверняка полагавший, что фаранги поголовно тупые и им надо все объяснять.

– С чего бы вдруг? – осведомился я.

– А это ты спроси мистера Чена по прозвищу Одноглазый, – сообщил мне хриплый.

Все поплыло у меня перед глазами, не так, как это бывает при распаде мира на частички-дхармы, а куда более банальным образом, от удивления я на некоторое время лишился дара речи.

Кулаки буквально зачесались, накатило желание врезать кое-кому, и сильно.

Откуда они знают?!

С Одноглазым я познакомился давно, когда только приехал в Таиланд и по глупости верил, что я, умный белый господин, сейчас легко наколочу бабла за счет наивных узкоглазых азиатов. Пересеклись мы в Бангкоке, несколько месяцев крутили дела вместе, и так вышло, что я оказался у него в долгу, счастье еще, что не напрямую, а через одного из подручных.

Влипни я в «просроченный кредит» у самого Чена, меня давно уже нашли бы в реке Чаопрая порезанным на куски.

Потом Одноглазый вместе с подручным исчез с горизонта, вроде бы даже попал в тюрьму или вынужден был уехать из страны, так что я облегченно вздохнул и постарался забыть о долге и обо всей этой истории.

А оно вон как всплыло…

– У тебя три дня, – сказал хриплый, озвучив сумму.

– Не успею, – возразил я, пытаясь сообразить, где и как добыть столько денег. – Минимум – неделя.

Собеседники мои переглянулись, и второй проговорил с угрозой:

– Ладно, неделя. Но не вздумай брыкаться. Мы знаем, если что, где ты живешь.

Похоже, это о них упоминал охранник в кондо…

Правда, я там больше не обитаю, но неведомо откуда взявшимся вымогателям об этом знать незачем.

– Все, иди. Через неделю мы тебе позвоним, – сказал хриплый.

Развернувшись, я побрел к машине.

Меня никто не тронул, но ощущал я себя в этот момент побитой собакой.

Забравшись в «Ниссан», я несколько минут сидел, пытаясь собраться с мыслями. Только потом завел мотор и принялся сдавать задом в сторону Сукхумвита – развернуться в узком переулке я бы не смог никоим образом.

– Ну что, как все прошло? – спросил брат Пон, возникая из пустоты рядом со мной.

– А то вы не знаете? – укорил я его. – Наверняка все слышали.

– Даже если бы не слышал, мог бы догадаться, о чем шла речь, – монах усмехнулся.

– Вы ведь предвидели это? – поинтересовался я. – Когда заставили меня съехать? Теперь они хотя бы не смогут меня найти так легко… А я не хотел оставлять апартаменты.

– Мы не в силах постигнуть последствия наших поступков, – сказал брат Пон. – Совершенно не представляем, к чему они приведут, а все, что думаем по этому поводу, чаще всего предназначено исключительно для собственного успокоения. Зато тратим время на оценки… О, вот это хорошее дело, я рад, я его принимаю всеми руками… а вот это мне не нравится, буду отвергать…

Я вздохнул и только в этот момент сообразил, что еду по Сукхумвиту, не зная, куда мы направляемся.

– Давай к обочине, – велел монах. – Для начала тебе нужно успокоиться…

Я включил поворотник, а он начал рассказывать легенду о бедном мальчике, который подал шедшему мимо отшельнику горсть песка, но от всего сердца и искренне, поскольку более ничего дать не мог. Отшельник через некоторое количество воплощений стал Буддой, а мальчик за свое даяние воплотился в образе императора Ашоки, могущественного и мудрого правителя огромной страны.

Выслушав эту историю, я только хмыкнул, а брат Пон тут же поведал мне вторую.

В ней Просветленный был вождем стада обезьян, проживавших в диких горах, на огромном баньяновом дереве, чья вершина упиралась в небо, а одна из ветвей склонялась над рекой.

Брат Пон рассмеялся, а я посмотрел на него с укором, но не выдержал, заулыбался.

– Только не позволяйте плодоносить этой ветке! – смешно прогундосил брат Пон, изображая речь предводителя приматов. – Если она принесет плоды, то не есть нам более сочных и сладких плодов с других ветвей!

Естественно, макаки не уследили, фрукт упал в реку, и его притащило туда, где купался некий царь со своими женами, и от этого у обезьян и их вождя случились крупные неприятности.

– Ну вот, – сказал монах, закончив историю и оценивающе поглядев на меня. – Теперь хоть на человека похож.

– Толку-то! Что делать с вымогателями, где достать деньги? В полицию нельзя… Иначе там могут узнать про Чена Одноглазого и будут рады взять за задницу мерзкого фаранга.

Брат Пон рассмеялся, а я посмотрел на него с укором, а потом не выдержал, тоже заулыбался.

– Поехали, – велел он. – Я знаю, куда тебе надо.

Для начала мы заехали в небольшой ресторанчик, где, к моему удивлению, обнаружился вай-фай. Тут я вспомнил о работе, поспешно вытащил из рюкзака ноутбук и принялся отвечать на письма и обрабатывать заказы, а их за последние три дня насыпалось достаточно.

Интернет-магазин разгромить тоже можно, но это вряд ли под силу тайским бандюкам…

Следующим пунктом нашего назначения стал магазинчик одежды на Секонд-роад, не понтовое заведение с индусом на входе, куда туристов заманивают фразой «Прывет, друг» и вытянутой для рукопожатия ладонью, а обычная лавка, где шмотки навалены кипами на полках, стоят копейки, а найти там можно все что угодно.

Тут я стал обладателем рубахи цвета хаки, тяжелых ботинок, пятнистых штанов и толстого ремня.

– Переодевайся, – приказал брат Пон, когда мы со всем этим богатством удалились в подсобку.

Я переоблачился, ежась от прикосновений грубой ткани к коже.

Закончив эту операцию, обнаружил, что монах приволок табурет, а в руке держит хорошо знакомую мне бритву – старинную, опасную, с ржавыми пятнами на острейшем лезвии.

– Нет, – сказал я.

– Да, – возразил он. – Да, я сейчас не лысый, но ведь мы говорили на эту тему?

Делать оказалось нечего, и я уселся на табурет, подставил голову.

Через десять минут улыбающийся хозяин лавчонки принес большое зеркало, и из него на меня глянул мрачный рекрут, вознамерившийся на четвертом десятке связать жизнь с армией.