Олег Гор - Просветленные видят в темноте. Как превратить поражение в победу

Он удивительным образом походил на образ, созданный мной во время медитации, не хватало только усов и бородки.

Поймав эту мысль, я испытал мгновенное головокружение, а в следующий миг осознал, что с презрением и недоверием разглядываю сидящего на табурете мягкотелого придурка, непонятно зачем облачившегося в армейку, и раздумываю, не дать ли ему по физиономии…

– Теперь ты понимаешь, зачем все это затеяно! – с удовлетворением в голосе сказал брат Пон.

Я вновь был самим собой… но не совсем.

Ощущалась некая раздвоенность восприятия, я словно одновременно смотрел через две пары глаз, слушал двумя парами ушей и даже испытывал два мало похожих друг на друга потока эмоций, один намного более яркий, более громкий, как бы находящийся на переднем плане!

Но я осознавал, что стоит мне «повернуть выключатель», приложить некое усилие, как они поменяются местами.

– Укрепляем мое второе «я», фальшивую личность? – уточнил я.

– Само собой. Мне до ужаса нужен бесплатный работник, чтобы манго кромсать! – и монах удовлетворенно потер руки. – Дело доведем до конца утром, а сейчас на ночлег.

– В подвал на Сои Бокао? – уточнил я, поднимаясь.

– Не совсем, – загадочно ответил брат Пон.

Направились мы на север, в сторону Наклыа, проехали мимо фонтана со вставшими на хвост дельфинами – одного из символов Паттайи. Запарковаться мне пришлось на крохотном пятачке позади мастерской по ремонту мотобайков.

Работавший в ней кудлатый таец посмотрел на меня мрачно, но, увидев брата Пона, заулыбался и приветственно махнул рукой.

– Откуда все вас знают? – спросил я недоверчиво.

– Не все, но многие, – ответил монах, приглаживая вовсе не подходившую служителю Будды шевелюру. – Неужели ты думаешь, что я всю жизнь просидел в глуши?

Честно говоря, насчет прошлого брата Пона я давно не строил догадок.

Мы перешли Наклыа-роад и двинулись в сторону моря даже не по переулку, а по узкой щели между домами. Едва сделали несколько шагов, как куча тряпья под одной из стен впереди зашевелилась и села, превратившись в человека.

Черные волосы его были грязны и спутаны, закрывали лицо и падали до лопаток. Через майку в прорехах виднелись тощие ребра, впалый живот, шею украшали царапины, различимые даже во мраке.

– Са ват ди храп, – сказал монах и получил в ответ неразборчивое мычание.

Человек улегся обратно, а мы прошли мимо, причем я уловил мощный запах перегара.

Еще через десять метров под ногами заскрипел песок, впереди открылось море. Дома остались позади, вправо и влево протянулась узкая полоса пляжа, но вовсе не такого, куда приходят купаться туристы.

Судя по запаху гниющего мусора, неподалеку располагалась свалка, с одной стороны виднелся остов рыбацкого корабля, лежащий на боку, наполовину разрушенный, с другой – дрожали оранжевые лепестки небольшого костра, можно было различить сидевших вокруг него людей.

– Вот, нам сюда, – сказал брат Пон.

Мы сделали несколько шагов, и я понял, что рядом с огнем расположились типичные тайские бомжи – заросшие и небритые, грязные и вонючие, облаченные в невероятное тряпье.

Куча тряпья под одной из стен зашевелилась и села, превратившись в человека.

Отвращение поднялось в душе, но, поскольку я ему не поддался, тут же отступило.

Зато недоумение осталось.

– Зачем? – спросил я.

– Ну я же говорил тебе, что научиться кое-чему можно у любого встречного, – ответил брат Пон и принялся по очереди здороваться с сидевшими вокруг пламени клошарами.

Они радостно ухали, гнилозубо улыбались и даже делали ваи!

Один из бомжей таскал на себе кучу всяких железяк вроде цепочек, брелоков и маленьких замков и тихо позвякивал при всяком движении. Другой мог похвастаться узлом из волос на макушке, третий был настолько мал ростом, что сошел бы за ребенка, если бы не лицо в морщинах и жидкая бороденка.

Меня удостоили нескольких кивков, я поклонился в ответ.

– И чему можно у них научиться? – спросил я, когда мы уселись на песок.

– Хотя бы отношению к смерти, – сказал брат Пон. – Им нечего терять и бояться. Каждый готов уйти из этой жизни, не цепляясь за тело, за богатства, друзей и родичей… Как сказал один из древних, могучие и гордые цари одолевают армии из пехотинцев, конницы, слонов и колесниц, но победить врага единственного – смерть – не могут… Вот львы, вонзая когти в виски слонов, сбивают пыл своих врагов и уши рассекают им, но, встретившись со смертью, засыпают, лишившись гордости и сил… Змеи людей кусают острыми зубами, несущими огонь смертельный яда, но даже не пытаются ужалить смерть…

Среди жаркой весенней ночи повеяло холодом, и я невольно поежился.

– Я еще побеседую немного с нашими хозяевами, – продолжил монах после паузы. – Ты же ложись и спи, и вспомни осознавание во сне, наверняка давно его не пробовал?

Я покаянно кивнул – это упражнение я и в самом деле забросил.

Да и нельзя сказать, чтобы оно у меня когда-то получалось по-настоящему…

– Вот тебе, держи, – брат Пон извлек из рюкзака свернутую пляжную подстилку. – Подушки нет, уж извини.

Я улегся чуть в стороне, так, чтобы не мешали возгласы и взрывы смеха.

Начал, как полагалось, со смрити, полного осознавания, но войти в него я не смог. Поначалу с помощью «это не я, это не мое» растворил и ослабил приправленное раздражением удивление по поводу того, что вымогатели откуда-то знают про Чена Одноглазого. Зато потом меня одолели раздумья на тему «где достать денег» и сомнения типа «какого черта я тут валяюсь на берегу с вонючими бомжами».

Я ворочался, злился на себя, пока не провалился в тяжелый сон.

Никто в этой жизни ничего с нами не делает. Просто в силу того, что другие существа не в состоянии проникнуть в наш кокон восприятия.

События, что происходят вокруг, целиком и полностью рождаются из нашего сознания, из его нынешнего состояния и из тех состояний, через которые оно проходило ранее.

Да, деревья качаются, когда дует ветер, но глупо их обвинять и проклинать, когда с головы сорвало бейсболку. Никто не в силах причинить нам вреда.

Люди, якобы угнетающие нас, обижающие, мешающие нам жить, – лишь образы, отражения неких внутренних тенденций, которые должны быть воплощены тем или иным образом. В том, что они появились в нашей жизни, да так ярко и болезненно, можно упрекать только себя и никого иного.

Мы принимаем как данность, что центр восприятия и осознания намертво зафиксирован в голове, где-то за глазами, между ушей.