Олег Гор - Просветленные видят в темноте. Как превратить поражение в победу

На самом деле это его положение определяется исключительно силой привычки.

Привычку эту можно ослабить или даже вовсе уничтожить, по собственному выбору перемещая центр восприятия в любое другое место тела: самый простой и безопасный вариант – в руку или ногу.

На первом этапе может помочь описанное ранее «растворение в пустоте».

Когда тело целиком будет уничтожено, нужно воссоздать его заново, только начать, скажем, с левой ладони, куда и поместить себя, а уже все остальное отращивать от нее, запястье, предплечье, плечо, грудь и шею…

Другой вариант, более сложный, – перестроить сознание так, что оно переместится в одну из конечностей.

И в том, и в другом случае результатом будет необычное состояние восприятия, осознание собственного тела в совершенно ином формате.

Ну а еще – полностью осознанная и разрушенная привычка.

Мы не в силах предсказать последствия собственных поступков, не можем предвидеть, к чему приведет тот или иной шаг, какая цепочка событий родится из того или иного выбора.

Поэтому нет ничего глупее, чем отвергать то, что приносит нам жизнь, накладывать на многоцветный поток событий решетку собственных мелких предпочтений или тусклое стекло стереотипов – это вот замечательно, этому я радуюсь, а это печально, надо впадать в горе и рвать на себе волосы.

То, что выглядит неудачей, может оказаться преддверием огромного успеха, а «шаг вперед» приведет в тупик или на край пропасти.

Естественно, никакого осознавания во сне у меня не получилось.

А проснулся я от холода, закоченевший так, словно ночевал в снегу где-нибудь на Таймыре.

Во сне скатился с покрывала и физиономией въехал в колючий песок.

– С добрым утром, – радостно заявил брат Пон, то ли вставший раньше меня, то ли вообще не ложившийся.

– С добрым, – ответил я, садясь.

Солнце взошло, но подняться над домами не успело, так что мы находились в тени. Кострище слабо дымилось, бомжи, закутанные в тряпье и распростертые на песке в живописных позах, храпели, свистели носами и причмокивали, точно изображая ансамбль телесных «инструментов».

Скрыть свой дискомфорт я даже не пытался, прекрасно знал, что монах все заметит.

– У меня ощущение, что долгое обучение у вас ни к чему не привело. Все зря, – заявил я, хлопая себя по плечам, чтобы согреться. – Ради чего я медитировал и работал? Учился воспринимать мир с точки зрения истинного сознания и созерцать потоки дхарм… Если я так же злюсь и раздражаюсь, боюсь и испытываю неприязнь к людям! Зачем все?!

– Тихо, людей разбудишь, – брат Пон прижал палец к губам. – Так же, но и не так. Теперь ты осознаешь каждое свое состояние, пусть не самое благое, и тем самым лишаешь его корней… Эмоции твои стали неглубокими, отношение к жизни – иным. Ничто не в состоянии теперь по-настоящему вывести тебя из равновесия, даже самые неожиданные и неприятные ситуации… Изнутри это видно хуже, чем со стороны, поверь.

Я задумался – ну да, в чем-то он прав…

За несколько дней я лишился удобного и привычного жилья, столкнулся с рэкетом в стиле российских девяностых и при этом не впал в тотальное бешенство или уныние, а продолжил действовать спокойно и целенаправленно.

Когда нечто подобное случалось со мной ранее, я злился, начинал кидаться на окружающих, винить их во всех смертных грехах, а сейчас я не ощутил даже желания так поступить…

Ну да, один раз напустился на брата Пона, но быстро пришел в себя.

За несколько дней я лишился жилья, столкнулся с рэкетом, но не впал в уныние.

– А то, что тебя мотает туда-сюда от отчаяния к блаженству, – так это нормально, – продолжил монах. – Вспомни шесть миров, в каждом из которых может воплотиться осознание… На самом деле они существуют и внутри человека, вот в один миг ты чувствуешь себя всемогущим богом, окруженным наслаждением, а в следующий момент ты животное, способное лишь скулить от боли и рычать от злости, через час ты голодный дух, и алчность твоя неутолима – к деньгам, к сексу, к прекрасным вещам… Но колесо вращается, и ты падаешь в бездны мучений, где нет ничего, кроме терзаемой плоти и боли, а выныривая оттуда, начинаешь думать так, как это свойственно лишь человеку, или сражаться, как полубоги-асуры…

– Миры внутри нас? – спросил я с улыбкой. – Но в то же время и снаружи?

Я согрелся, утренняя мрачность ушла, да и пока мы болтали, над крышами выстроившихся вдоль берега хибар поднялось солнце.

– Совершенно верно, – подтвердил брат Пон. – Хотя что внутри, а что снаружи? Существует только лишь сознание, а оно включает все…

– Но что мне делать с вымогателями? – решился спросить я, видя, что монах сегодня на диво разговорчив.

Вдруг ответит?

– Есть один способ, – заявил он, торжественно хмурясь. – Сто процентов успеха. Изменить это самое сознание так, чтобы проблема перестала существовать!

Брат Пон заулыбался, глядя на мою не самую довольную физиономию, и добавил:

– Неужели ты ждал, что я предложу тебе принести в жертву пару черных свиней? Или вытащу из кармана секретную медитацию против врагов, деньги вымогающих? Порекомендую тебе читать молитвы зеленому Амогасиддхи каждый день по восемь раз?

Ну да, чего еще от него ждать?!

– А теперь поехали, – монах проворно вскочил, подцепил с песка свой рюкзак. – Дела не ждут!

Для начала мы отправились в ближайшую автомастерскую, где брат Пон долго и оживленно о чем-то разговаривал по-тайски с хозяином, а потом с деловым видом поинтересовался у меня:

– Ты что предпочитаешь? Бежевый или зеленый?

– Зеленый, – отозвался я. – Но что вы хотите делать?

– Перекрасить твой «Ниссан», – виду монаха был невинный, как у мальчишки, только что запустившего руку в банку с вареньем. – Меняться, так меняться основательно.

– Но зачем… Могут быть проблемы… – попробовал возразить я, хоть и без души.

Сам понимал, что на серьезную проверку документов на тайских дорогах нарваться почти нереально.

– Зато твои алчные «друзья» больше не смогут за тобой следить, – сказал брат Пон. – А если что, то я тебя прикрою…

Он использовал словосочетание «get your ass covered» и в очередной раз удивил меня своими познаниями в английском.

Услышав подобное, я заткнулся и молча смотрел, как мою машину деловито и быстро перекрашивают. Из благородно-черной она стала противно-салатовой, но стоит признать, что совершенно неузнаваемой.