Зинаида Каткова - Где ты, счастье мое?

— Ой, только штаны мешают! Виталий, надень мой шовыр!

Сколько времени они уже работают — час, два, три? Жарко. Одежда прилипла к телу, пот заливает лицо, щиплет глаза. И грабли почему-то стали тяжелыми, неповоротливыми. Вдобавок ко всему по всей пояснице разливается тупая, ноющая боль. То чуток отпустит, то снова схватит так, что на мгновение темнеет в глазах. На счастье Качырий откуда-то вынырнула Степаниха.

— Устала? Отдохни немного.

— Ничего, — Качырий выпрямилась, оперлась на грабли, сдернув с головы легкую шелковую косынку, обтерла вспотевшее лицо, со страхом подумала: «Если сяду, то уже наверное не встану».

Степаниха принялась сгребать рядок, начатый Качырий. Старая женщина выглядит ничуть не усталой, словно только что пришла из дому. «Если Степаниха может, почему я не могу?» — рассердившись на себя, Качырий снова принялась за дело.

Чуть поодаль на сухом взгорочке Семон Кавырля с каким-то парнем вбили в землю высокий тонкий стожар.

— Бабы-ы! — кричит Кавырля. — Таскайте сюда, стоговать начнем!

Словно радуясь перемене работы, женщины ринулись к кучам. Возле стожара быстро растет груда сена, вот уже и бригадира не видать, только мелькают деревянные вилы подавальщика. Качырий тоже с охапкой сена спешит туда, новый ритм работы захватил и ее. Навстречу пробежала стайка девчат, скоро они, уже с ношей, опередили ее. Вот с нею поравнялась Степаниха, посоветовала:

— Ты лучше сгребай, без тебя управимся.

— Нет, — Качырий упрямо мотнула головой, прибавила шагу. Почти бегом вернулась назад, схватила новую охапку. Внезапно острая, нестерпимая боль пронзила все её существо, перед глазами поплыли оранжево-красные круги. Глухо вскрикнув, Качырий уронила свою ношу и сама, как-то боком, повалилась на нее. Подбежала незнакомая девушка в голубых спортивных брюках, видать, из городских, спросила:

— Что с вами?

Не дождавшись ответа, девушка принялась поднимать Качырий. Оттолкнув незнакомку, та замотала головой, еле выдохнула:

— Таисью… позови.

— Таисья! Кто здесь Таисья! — озираясь кругом, закричала девушка. — Таисья-а!!!

— Ой, потише кричи! — взмолилась Качырий, держась за живот и тяжело, прерывисто дыша. Глянув на её побелевшее лицо, расширенные глаза и жалобно вздрагивающие губы, девушка громче прежнего принялась звать неведомую ей Таисью.

Вокруг Качырий столпились женщины.

— Что случилось?

— Видать, нога подвернулась.

— А может, змея ужалила?

— Откуда здесь змея!

Запыхавшись, прибежала Степаниха, с другой стороны, появилась Таис. Все, побросав работу, спешат к месту происшествия. То тут, то там мелькает голова бабки Епремихи в выгоревшем красном платке. Локтями расталкивая женщин, она старается пробраться в середину. Кто-то больно толкнул её в бок, бабка разъярилась:

— Вы, сарманай, на базар, что ли, пришли? Какой такой концерт вам здесь? Марш на работу! Если женщина занемогла, так на нее глаза пялить надо?

Брань Епремихи подействовала. Возле Качырий осталось пять-шесть женщин, но к ним то и дело подходили другие.

— Упала, что ли? — подхватив подругу подмышки, Таис попыталась её поднять.

— Не тронь ее, — остановила Степаниха, обратилась к женщинам. — Соседки, беритесь за работу. Идите, идите, нечего здесь глазеть. Таис, беги за подводой. Да положите в телегу сена побольше, в деревню придется везти. — Она участливо склонилась к Качырий. — Потерпи, все обойдется. Серафима тебе поможет.

Люди разошлись, снова принялись за работу. Но уже не слыхать веселых голосов, все примолкли, как будто ьраз устали и ждут не дождутся перерыва на обед. Лишь иногда то в одном месте, то в другом слышен негромкий говор. Только на дальнем конце луга, возле леса да у речки, где дымится костер, по-прежнему оживленно.

Степаниха разровняла сено, застелила своим платком.

— Ляг поудобнее, может, полегчает. Сильно болит, да?

— Пить хочу, — Качырий облизнула пересохшие губы.

Степаниха озабоченно глянула в сторону речки, просветлела.

— Вон Епремиха бежит, бутылку воды несет.

Качырий напилась, освежила лицо. То ли от прохладной речной воды, то ли оттого, что отдохнула, ей стало легче.

— Харитонову сказала, — тараторила Епремиха. — Хотел сразу сюда бежать, да я отговорила. Ты, говорю, сарманай, лучше врача раздобудь, кто знает, может, паша фельдшерица тут ничем не поможет…

— Ему-то не надо бы говорить, — стыдливо заметила Качырий, кривясь от нового приступа боли.

Нещадно нахлестывая лошадь, примчалась Таис. Женщины бережно уложили Качырий на телегу, до краев наполненную сеном, Таис взялась за вожжи.

— Больно-то не гони, — напутствовала Степаниха.

Дорогой Качырий стало совсем худо. Мотая головой и кусая губы, она умоляла Таис:

— Скорее… Прошу тебя, скорее…

Опережая их, верхом на рысаке председателя вихрем промчался Семой Кавырля. Минут через двадцать на этой же лошади навстречу им прискакала заведующая Токтайсолинским медпунктом Серафима Никитична.

— Тпру-у!

Таис привязала рысака к задку телеги, вопросительно глянула на медичку, хлопотавшую над больной.

— Гони! Скорее!

Теперь Таис не так страшно — Серафима Никитична здесь, она поможет.

— Ничего, потерпите, — слышится позади голос медички.

— Ох, только бы его спасти… ребеночка…

— Успокойтесь. Это у вас первенький?

— Первый. Нет, я больше не могу… Да сделайте же что-нибудь!

Таис, боясь оглянуться назад, в каком-то исступлении хлещет лошадь. Мелькают избы, заборы, ворота… Скорее, скорее! Вот и медпункт. С крыльца сбегает Семой Кавырля, за ним — санитарка в белом халате.

— Несите ее, — командует Серафима Никитична. — Осторожно…

Через час вызванная бригадиром машина скорой помощи увезла Качырий в Масканур. Лишь на рассвете вконец измученная и уже потерявшая надежду остаться в живых молодая женщина родила ребенка. Он был мертв.

Сегодняшний день у редактора выдался особенно тяжелым. Формат газеты увеличился, штату прибавилось, а качество… Только что у Невзорова состоялся неприятный разговор с секретарем райкома. Через час — бюро. Не миновать и там критики, особенно, в адрес отдела сельского хозяйства. А что он может ответить? Никаких сдвигов нет и пока что не предвидится. И все-таки надо что-то делать. Быть может, произвести кое-какую перестановку кадров?..

Размышления Ивана Егоровича были прерваны появлением молодой, модно одетой женщины с ярко накрашенными губами и таким же ярким маникюром. она вошла без стука, смело шагнула к столу.

— Здравствуйте, — сказала она странно знакомым, игривым голосом. — Я вам фельетон… нет, пет, вы сами должны его написать. У меня только факты…