Ален Роб-Грийе - Встреча [= Свидание]

— Нет, нет, — сказал он себе. — Не может быть, чтобы встреча была назначена на сегодняшний вечер. Он ведь еще не настал, а встреча уже состоялась. Значит, скорее всего, это было вчера. Что касается обеих сцен с одним и тем же мальчиком, вторая, видимо, произошла позже, поскольку во время первой ребенок покоился на смертном одре… Откуда только берутся подобные картины?

Симон не знал, относились ли они к разряду воспоминаний, остающихся после событий реальной жизни, или речь шла, что тоже вполне возможно, о силуэтах, возникающих во сне и проходящих чередой в нашем сознании, причем обычно в обратном хронологическом порядке.

Как бы то ни было, в последовательности этих эпизодов во времени существовала брешь. Представлялось невероятным, что можно проспать более двенадцати часов в таком неудобном месте… Разве что причиной тому стало какое-нибудь снотворное или сильный наркотик…

Новая картина, взявшаяся непонятно откуда, ни с того ни с сего возникла в его больном воображении: длинная прямая кое-как вымощенная улица, тускло освещенная старыми фонарями, с покосившимися заборами, глухими стенами и полуразрушенными домиками… И снова тот же мальчишка выскакивал из одного дома, делал пять-шесть прыжков и растягивался в красноватой луже…

Симон Лекёр с трудом встал на ноги. Чувствовал он себя скверно: все тело ломило, голова раскалывалась. «Надо бы выпить кофейку, — подумал он, — или принять таблетку аспирина». Он вспомнил, что на ближайшем широком проспекте видел много кафе и пивных. Симон несколько раз попытался отряхнуть потерявшие форму, мятые, измазанные в черной пыли брюки из белой ткани: разумеется, их уже невозможно было привести в прежний вид.

Он собрался уходить, когда увидел, что кто-то еще лежит на земле в нескольких метрах от него в подобном же состоянии. Тела целиком не разглядеть: голова и верхняя часть туловища заслонены здоровенным ящиком. Симон осторожно приблизился. Он посмотрел в лицо и вздрогнул: Джинн, никаких сомнений быть не могло.

Она распростерлась прямо в проходе, на ней — все тот же наглухо застегнутый плащ, темные очки и шляпа из мягкого фетра, странным образом оставшаяся на голове во время падения девушки, сраженной смертельным ударом лезвия ножа в спину или пулей, выпущенной из револьвера. Раны не было видно, но под грудью образовалась лужа свернувшейся крови, вытекшей из-под левого плеча на черный асфальт.

Прошло немало времени, прежде чем Симон решился, наконец, пошевелиться. Он стоял, не шелохнувшись, с ощущением полного непонимания того, что ему надлежало исполнить. В конце концов, превозмогая ужас, он нагнулся и слегка прикоснулся к руке трупа…

Она показалась ему не только застывшей и холодной, но и чересчур затвердевшей, слишком жесткой, чтобы можно было бы допустить, что это человеческая плоть и сочленения. Желая рассеять последние сомнения, он заставил себя, преодолев мешавшее ему какое-то необъяснимое отвращение, потрогать конечности, грудь, щеки, губы…

Явная неестественность ощупанного тела окончательно убедила Симона в том, что с момента своего прибытия он дважды был введен в заблуждение, причем с разницей в несколько часов: перед ним снова лежал манекен из папье-маше. Однако темная красная лужа не была поддельной: кончиками пальцев Симон проверил — она оказалась влажной и липкой. Тем не менее, он не смог бы настаивать на том, что кровь настоящая.

Все увиденное представлялось Симону Лекёру полным бредом, но в глубине души он подозревал, что для каждой галлюцинации существовало свое объяснение, пока ему недоступное. Убитый манекен лежал точно на том же месте, где накануне во время их короткой встречи стояла Джинн; хотя Симон отлично помнил, что в прошлый раз видел ее внизу, на первом этаже. Если, конечно, он не спутал две следовавшие одна за другой сцены — с Джинн и с манекеном.

Он решил уйти по возможности скорее, опасаясь, что еще какие-нибудь загадки усложнят дело. Их и так было достаточно, чтобы на несколько часов погрузиться в размышления. Но, как бы то ни было, чем больше он об этом думал, тем незаметнее становилась связующая нить событий.

Симон спустился по лестнице. Внизу, небрежно облокотившись на те же ящики, засунув обе руки в карманы плаща, все еще стояла точная копия Джинн: на восковых губах застыла неуловимая улыбка. Стало быть, наверху — другой манекен, сходный с первым по всем параметрам. Томный ироничный усмехающийся рот не имел ничего общего с устами Джейн Франк. Но все-таки Симону почудилось, что над ним смеются. Он пожал плечами и направился к стеклянной двери, выходящей во двор.

… Не успел он переступить порог, как мнимый манекен слегка распрямился и улыбка на его лице стала отчетливее. Из правого кармана непромокаемого плаща высунулась рука, потянулась к щеке, медленно сняла черные очки… Блеснули красивые светло-зеленые глаза…

Последнюю картину Симон нарисовал в своем воображении уже по дороге. Впрочем, он не стал оборачиваться для того, чтобы разрушить ее слабое правдоподобие, так как был абсолютно уверен, что на сей раз видел лишь восковую фигуру американки из музея Гревен. Он пересек двор, прошел через арку, потом, дойдя до конца переулка, как и предполагалось, очутился на большом проспекте, кишащем прохожими. Симон почувствовал невероятное облегчение, будто после бесконечно долгого отсутствия снова вернулся в реальный мир.

Было, вероятно, около полудня, судя по положению солнца. Прошлой ночью Симон не завел вовремя свои наручные часы, которые, естественно, остановились, и он только что это заметил. К нему вернулось самообладание, и он шел теперь быстрым шагом. Однако ни бистро, ни пивных не было видно, хотя, насколько ему подсказывала память, по всей длине проспекта их было множество, кафе, должно быть, начинались подальше. Он вошел в первое попавшееся заведение.

Симон сразу же его узнал: именно тут он пил черный кофе, когда впервые вышел из заброшенной мастерской. Но сегодня здесь уже сидело много посетителей, Симон с трудом разыскал свободный столик, который стоял в темном углу, и уселся лицом к залу.

Молчаливого официанта в белом пиджаке и черных брюках не было сегодня на работе, если только он не вышел на кухню за каким-нибудь горячим блюдом. Его замещала пожилая женщина в серой блузке. Она направилась к новому посетителю, чтобы взять у него заказ. Симон сказал, что хочет только черного кофе покрепче и стакан обычной воды.

Когда женщина вернулась с подносом в руках, на котором стояли маленькая белая чашка, графин и большой стакан, он, напустив на себя полнейшее безразличие, спросил, на месте ли сейчас тот официант. Она ответила не сразу, как бы обдумывая вопрос, потом произнесла с некоторым беспокойством в голосе: