Ален Роб-Грийе - Встреча [= Свидание]

— Какого официанта вы имеете в виду?

— В белом пиджаке — того, который обычно обслуживает?

— Вот я и обслуживаю, — сказала она. — А больше никого нет, даже в часы пик.

— Но я точно вчера здесь видел…

— Вчера вы не могли ничего видеть — кафе было закрыто.

Она поспешно удалилась и принялась за работу. В ее тоне не было ничего враждебного, но в нем чувствовалась усталость и даже грусть. Симон осмотрелся. Неужели он спутал это заведение с похожей обстановкой другого?

Если не обращать внимание на толпу завсегдатаев, рабочих и мелких служащих обоего пола, сходство, признаться, просто поражало: такая же стеклянная стенка отгораживала кафе от тротуара, столы были расставлены точно так же, за стойкой бара в точно таком же порядке стояли бутылки, над которыми висели точно такие же таблички. На одной из них были написаны те же самые блюда быстрого приготовления: сандвичи, бутерброды, пицца и прочее.

«А здесь ведь уже давно не подают пиццу», — подумал Симон Лекёр. И вдруг сам удивился, откуда взялась эта его непоколебимая уверенность. Он залпом допил кофе. Поскольку на вывешенном меню указывалась цена пиццы, наверное, ее можно было заказать. Почему Симон ни с того ни с сего решил, что нельзя? Он, разумеется, не располагал никакой информацией, дающей повод для подобного утверждения.

Между тем как Симон изучал другие надписи на табличках за стойкой, его внимание привлекла скромных размеров фотография в черной рамке, висевшая чуть поодаль, рядом с предписанием, запрещающим продавать спиртные напитки несовершеннолетним. Обуреваемый малопонятным самому любопытством, Симон Лекёр поднялся из-за стола под предлогом, что ему понадобилось в туалет, и сделал небольшой крюк, стараясь пройти мимо фотографии. Там он остановился, якобы случайно, но на самом деле — чтобы рассмотреть ее поближе.

На фотографии был изображен мужчина лет тридцати со светлым, но тревожным взглядом, в форме морского офицера или, точнее, младшего офицера. Его лицо кого-то напоминало Симону… Внезапно он понял: это же официант, который обслуживал их накануне.

Справа свешивалась освященная веточка букса, просунутая под рамку из черного дерева. С засохших много лет тому назад пыльных стебельков осыпалась половина листьев. Внизу на пожелтевших полях фотографии была выведена (судя по почерку, левшой) дарственная надпись: «Мари и Жану от любящего папы».

— Вас смущает форма? — произнесла официантка.

Симон не заметил, как она подошла. Женщина в серой блузке протирала стаканы застойной. Она снова заговорила:

— Вы разглядываете моего отца. Он был русский.

Симон сразу не догадался, а ведь и правда, форма не имела никакого отношения к французскому морскому флоту. А поскольку фуражки на офицере не было, это несоответствие не бросалось в глаза. Чтобы поддержать разговор, он глупо спросил, умер ли тот на море:

— Погиб, — поправила дама.

— Вас зовут Мари?

— Разумеется! — фыркнула она, пожав плечами.

Симон спустился в подвал, где располагался дурно пахнущий туалет. Стены, выкрашенные в кремовый цвет, служили местом, где завсегдатаи записывали политические лозунги, информацию для деловых встреч и фантазии на сексуальные темы. Возможно, одно из посланий предназначалось Симону: например, вон тот телефонный номер, написанный красным карандашом и упорно повторяющийся в разных местах: 765.43.21. По крайней мере, набор цифр легко запомнить.

Возвращаясь к столику, он увидел позади стула, на котором сидел, нишу, обшитую рейками, отделанными под дерево. В самом ее углу к стене была приставлена белая трость для слепых. Входя в кафе, Симон не заметил этого плохо освещенного углубления. Видимо, трость стояла там уже тогда. Симон Лекёр снова сел. Грустная официантка проходила мимо, и он жестом подозвал ее:

— Будьте добры, мадам, принесите мне пиццу.

— Ее несколько месяцев больше не делают, — ответила дама в сером. — Санэпидемслужба запретила нам ее продавать.

Симон допил стакан воды и расплатился за кофе. Потом направился к выходу, но вдруг остановился, словно что-то припомнив. «Надо же, — оборачиваясь, произнес он вполголоса, — забыл свою трость». Можно было предположить, что она не принадлежала никому из посетителей, так как рядом не было ни одного столика. Симон быстро вернулся, без тени колебания взял белую трость и спокойно прошел через заполненный зал, держа ее в левой руке. Никто не прореагировал на его уход.

У выхода из кафе уличный торговец раскладывал на тротуаре поддельные черепаховые гребни и прочий мелкий хлам на продажу. Симон Лекёр купил черные очки с очень толстыми темными стеклами, несмотря на то что цена показалась ему завышенной. Глаза болели от яркого весеннего солнца, и ему не хотелось, чтобы косые лучи проникали сквозь слишком широкие боковые щели. Не колеблясь, он надел очки, которые вполне ему подошли.

Непонятно зачем — может быть, чтобы просто подурачиться, — Симон закрыл глаза, защищенные темными стеклами, и пошел, ощупывая перед собой дорогу железным наконечником трости. Теперь он испытывал что-то вроде успокоения.

До тех пор, пока Симон помнил расположение предметов вокруг себя, он продвигался без затруднений, хотя идти приходилось все медленнее. Но шагов через двадцать у него не осталось никакого представления о том, что находится перед ним. Он понял, что совсем сбился с пути и остановился, по-прежнему не открывая глаз. Так как он был на положении слепого, его никто не толкал.

— Хотите, сударь, я помогу вам перейти?

С этими словами к нему обратился, очевидно, мальчик, возраст которого Симон, не задумываясь, мог бы примерно определить по начинающему ломаться голосу. Кроме того, место, откуда доносился звук, как было подмечено мнимым калекой, довольно точно указывало на то, что рост у говорившего тоже был детский.

— Большое спасибо, — ответил он. — Было бы очень мило.

Паренек аккуратно, но крепко взял его за левую руку:

— Подождите минуточку, — сказал он, — свет пока зеленый, и машины по проспекту несутся слишком быстро.

Из его слов Симон сделал вывод, что они стоят на самом краю тротуара. Следовательно, он существенно — на несколько метров — отклонился от первоначального направления. Тем не менее эксперимент не только не переставал его привлекать, но начинал даже завораживать; хотелось, чтобы все это продолжалось, пока не прервется из-за какой-нибудь непреодолимой трудности.

Железным концом трости Симон легко нашел край гранитного бордюра и определил высоту, с которой нужно было спуститься на проезжую часть. Собственное тупое упрямство удивляло его самого: «У меня, наверное, мощный эдипов комплекс», — подумал он, улыбнувшись, но в это время мальчик повел его вперед, так как автомобили прекратили движение, уступая дорогу пешеходам. Однако улыбка вскоре исчезла с лица Симона, оно омрачилось мыслью: «Мне не следует смеяться, это ведь грустно — быть слепым».