Джошуа Феррис - И не осталось никого

Брусничный Брицц наконец-то выставил дом Брицца на продажу, и мы решили, что теперь ситуация должна измениться. У Бенни не стало двора, куда можно было ездить. Не было, как это называется — мемориального места или чего там еще, где можно было бы проводить время и размышлять о недавно умерших и обо всех тайнах, оставленных Бриццем, или о какой другой жвачке, которую он там жевал. Мы, естественно, решили, что Бенни оставит в конце концов это занятие. Или оставит свой шест будущим владельцам, или вызовет людей, которые распилят его. Но он вместо этого обратился в транспортную компанию, которая перевезла шест в самое крупное хранилище, имевшееся у «Ю-стор-ит» на севере и в Клибурне [69] Район Чикаго. , где его уложили горизонтально на цементном полу, завернув в пузырчатый пластик, потому что шест этот был слишком велик и увезти его к себе домой Бенни не мог.

Когда мы узнали, что Бенни не собирается избавляться от тотемного шеста, а решил сохранить его и даже пошел на то, чтобы хранить его за немалые деньги, мы принялись спрашивать у него — зачем. Зачем, Бенни? Зачем? Бенни, зачем? Когда он по-прежнему продолжал отказываться отвечать — а может, он просто не мог объяснить свои резоны даже самому себе, — мы в полную силу заявили о нашей неудовлетворенности. Мы не любили, когда нам что-то неизвестно. Мы не могли позволить, чтобы нас держали в потемках. И еще мы думали, что Бенни просто достиг вершин лицемерия — он всем рассказывал обо всех, но в то же время пытался иметь от нас секреты. И мы стали давить на него. Мы устраивали издевательские церемониальные тайцы в его дверях. Худшее, что мы с ним сделали, — это обкорнали старый парик, который Крис Йоп держал в своем подвале, и подкинули эту искалеченную штуковину на стол Бенни. Карен Ву попрыскала на нее из бутылки с красной краской под кровь, что нашлась у нее в кабинете, отчего эта штуковина, подброшенная ему на стол, стала похожа на свежеснятый скальп. Кто-то предложил найти ермолку и надеть сверху, но тут мы все согласились, что сводить две эти крайности будет уже чересчур.

В нашу защиту нужно сказать, что это идея с муляжом скальпа принадлежала Крису Йопу и Карен Ву, и именно они и реализовали ее от начала и до конца. Лучше всех, увидев его, выразился Ханк Ниари: «Да, настоящее совместное производство “Йоп энд Ву”». Мы взяли это на вооружение, и впоследствии так стало называться племя, к которому принадлежал Бенни, — племя йопанву. Мы говорили, эй, Бенни, как там вы с йопанву согреваетесь зимой? Бенни, вы с йопанву получили возмещение от американского правительства? Бенни, слушай, а твои соплеменники злоупотребляют огненной водой? Бенни только улыбался, слыша эти насмешки, дружески кивал, возвращался к своему столу и без всяких объяснений продолжал хранить тотемный шест Брицца за триста девятнадцать долларов в месяц.

В тот день, когда Линн Мейсон должна была приходить в себя после операции, Бенни узнал, что стоимость хранения поднимается на тридцать долларов. Само по себе это было не так уж страшно, но в сочетании со всем остальным он выкладывал в месяц сумасшедшую сумму.

— Пора мне от него избавиться, — сказал Бенни Джиму. — От него никакой пользы — только лежит себе там.

У Джима на языке вертелась невероятная новость, которую он рвался сообщить Бенни, — о его встрече с Линн Мейсон в кабине лифта в момент, когда она должна была быть в больнице. Но он удивился, услышав, что Бенни собирается избавиться от шеста.

— Ты всегда говорил, что Брицц оставил тебе этот шест не без причины, — сказал Джим. — А ты собираешься от него избавиться?

— А какой у меня остается выбор? — ответил Бенни. — Не могу я тратить триста пятьдесят долларов на тотемный шест. Это безумие.

— А триста девятнадцать не безумие?

— Нет, и за триста девятнадцать безумие, — согласился Бенни. — Кстати, хочешь знать, сколько он стоит? Я приглашал оценщика. Этот тип сказал мне, что на рынке старых вещей его можно продать за шестьдесят тысяч долларов.

Челюсть у Джима отвисла. Он недоверчиво хмыкнул.

— Да, у меня есть для тебя еще кое-что, — прибавил Бенни. — Линн Мейсон сегодня пришла на работу.

Выражение лица Джима сменилось со скептического — по поводу стоимости тотемного шеста — на разочарованное. Бенни сообщил ему ту самую новость, которую он сам собирался ему преподнести.

— Черт тебя подери! — воскликнул Джим. — Я сам собирался тебе об этом сказать!

В дверях Бенни неожиданно появился Джо Поуп с кожаным ежедневником.

— Коллеги, — сказал он, — у нас совещание на диванах через десять минут.

Третьи совещания по проекту были плохой новостью. В особенности если они приходили сразу же за повторным совещанием. Сообщение о третьем совещании могло означать только, что проект аннулируется, откладывается или изменяется. У нас оставалось десять минут, чтобы поразмышлять, какой из вариантов наихудший. Если проект аннулировался или откладывался, то таким образом исчезал наш единственный проект, а вместе с ним — всякая надежда делать вид, что мы чем-то заняты. Занятой вид был необходимой составляющей нашего ощущения незаменимости для агентства, не говоря уже о том, что ту же мысль он должен был внушать и владельцам, которые по трудам нашим приходили к выводу, что сокращать нас нет никакой возможности. (Тут нет ни малейшей необходимости заострять внимание на том факте, что наш единственный проект — благотворительный, за который нам ничего не платят.) Если проект изменяется, то проделанная нами к настоящему времени работа идет коту под хвост. Изменения всегда настоящий геморрой. Если повторное совещание было для нас как бальзам для души, третье — вызывало страх и волнение.

И причины для этого были весьма основательные. Сбегав в туалет, в кофе-бар за тоником и в кафетерий за попкорном, мы поплелись на диваны в ожидании неприятных новостей. Мы больше уже не работали над рекламой к кампании по сбору средств.

Джо попытался ввести нас в курс дела.

— Так вот, — начал он. Джо стоял рядом с креслом, обращаясь к нам, и слова, казалось, давались ему нелегко. — Речь уже идёт не о рекламе для чего-то.

Потом он переиначил сказанное и сообщил нам, что вообще-то, конечно, речь идет о рекламе для чего-то. А точнее, о рекламе для кого-то. Но не в традиционном понимании рекламы, это была не реклама. Конечно, это была реклама, но более в социальном духе.

— Я это не очень хорошо объясняю, — сказал Джо. — Позвольте, я начну сначала. Вот что хочет от нас получить клиент: рекламу, обращенную непосредственно к женщине, которой поставлен диагноз рак груди. Мы больше не ищем потенциального благотворителя, не просим у него денег. Мы разговариваем непосредственное больной. И цель наша состоит в том, — добавил он, — чтобы рассмешить ее.