Джошуа Феррис - И не осталось никого

«Вот почему его пригласили в партнеры, — подумала она. — Проницательность, умение убеждать».

— Да, — сказала она. — Я никогда не думала, как тут оно все запутано, пока ты мне не объяснил. Но ты прав, так оно и есть.

Потом опять молчание. Потом:

— Как ты думаешь, для этого есть какое-то название? — спросила она.

— Мне приходят в голову несколько неприличных слов, — сказал Мартин.

На несколько мгновений в машине воцарилось легкомысленное веселье. Потом он уставился на улицу через ветровое стекло и задумался.

— Слушай, — сказал он, поворачиваясь к ней. — Я сейчас вернусь. А ты никуда не уходи, договорились?

— Куда ты идешь? — спросила она. — Ты сказал, что не оставишь меня.

— Когда мы будем внутри здания. Верь мне.

Мартин вышел из машины и направился в здание. Десять минут спустя он появился и сказал, что договорился — ей назначено другое время. Волна облегчения, нахлынувшая на нее, быстро сошла в морские глубины отчаяния, когда он сказал, что договорился на этот же день, только позже.

— На какое время? — спросила она.

— Не думай о времени. Надень это.

— Что это такое?

— А что, по-твоему? — спросил он. — Это косынка.

— Но как я должна ее «надеть»?

— Так, как если бы тебя взяли в плен пираты и сказали, что пустят по доске [81] Развлечение пиратов: завязав пленнику глаза, они заставляли его идти по доске, конец которой нависал над водой; в конечном итоге пленник падал в море. . — Мартин завел машину и включил задний ход.

Она вошла в первое здание, держа его за руку. Они протиснулись в кабину лифта, и как только он тронулся, у нее заложило уши. Она чувствовала себя не в своей тарелке, потому что в лифте было полно народу, а она в этой чертовой повязке на глазах. В какой-то момент она услышала голос Мартина:

— Не надо так глазеть.

— Я и не глазею, — сказала она. — Как это я могу?

— Я не тебе.

Прошла, казалось, вечность, прежде чем лифт остановился и все вышли. Мартин держал ее за руку. Когда они остановились, он снял повязку, и она сразу же поняла, где находится: Джон Ханкок билдинг [82] Здание в Чикаго, на момент его постройки (1969 г.) — самый высокий небоскреб Америки за пределами Нью-Йорка. , откуда открывается вид на весь город. Она была удивлена и довольна.

— Что это ты надумал, Мартин? — спросила она, скосив на него глаза.

Он с невинным видом пожал плечами и сделал широкий жест рукой.

— Показываю тебе город.

Перед ними был Сеарс-тауэр [83] Один из самых высоких небоскребов Америки. , слева — озеро Мичиган, а справа роскошные и безвкусные пригороды. Они стали искать, где живут и где работают, называть здания. Они сунули деньги в приемник подзорной трубы и принялись разглядывать «Ригли-филд» [84] «Ригли-филд» — бейсбольный стадион в Чикаго. . Они смотрели далеко-далеко на запад, но не видели конца громадному мегаполису. Когда они нагляделись, Мартин снова повязал ей косынкой глаза. Они спустились на землю, прошли на парковку и сели в машину, потом поехали. Потом он снова припарковался и повел ее, держа за руку. На сей раз они поднялись по ступенькам, а она знала, что на входе в больницу ступенек не было, значит, они находились в каком-то другом месте.

Когда он открыл перед ней дверь и повел внутрь, она, ничего не видя, ощутила запах и сразу же поняла, где они. Она услышала мужской голос:

— Двое?

— Двое, — ответил Мартин, который так в косынке и довел ее до самого столика.

— Ну, можешь снять, — сказал он.

— Я догадалась! — воскликнула она. — Я сразу поняла, где мы!

Они двадцать минут ждали пышную пиццу, сидя в черном кабинете под приглушенным светом «Джинос ист» [85] Сеть ресторанов быстрого питания, где подают необычную разновидность «пышной» пиццы. , где зачерненные доски у них над головами создавали впечатление, будто они едят под главной палубой старого, скрипучего пиратского корабля. Доски эти были нещадно исписаны и пестрели приколотыми к ним долларовыми банкнотами. Когда они снова вышли на яркий ошеломляющий свет дня, Мартин опять завязал ей глаза. Неужели все, спрашивала она себя, неужели теперь удача кончилась?

Но ей показалось, что проехали они слишком небольшое расстояние — до больницы было дальше, а когда он снял с ее глаз повязку, она сказала:

— Я должна была догадаться.

Они были в «Джаз рекорд март» [86] Магазин звукозаписей. .

— Да, — сказал он голосом, исполненным иронии, который она так любила, — истинная поклонница джаза заслуживает, чтобы в такой день все ее прихоти исполнялись.

— Вот, возьми мою кредитную карточку, можешь купить себе, что твоя душа желает… и не торопись.

Он минут двадцать лазал по пыльным ячейкам в поисках никому больше не известных записей.

— Слишком быстро, — сказала она.

Потом Мартин снова повязал ей на глаза косынку и повел в машину, поездка, парковка, потом снова повел ее, держа за руку. Снова ступеньки, и не шесть или семь — три длинных пролета, достаточно, чтобы у нее закружилась голова. Она не могла поверить, что это он — держит ее за руку, ведет… Вообще выдумать весь этот план — так непохоже на него, по крайней мере, непохоже на то представление о нем, которое она составила давным-давно, представление о Мартине как о человеке без причуд и фантазий, приверженце железной логики очевидных истин; если же разговор переходил на иные материи, то он предпочитал вообще избегать его. Этот день более всего остального доказал, что она склонна слишком быстро делать выводы, которые подчас не выдерживают проверки временем.

Они находились внутри здания, в просторном, гулком помещении, она слышала приглушенные голоса, различала отдельные шаги по мраморной лестнице. Он снял повязку с ее глаз, и они целый час провели, разглядывая самые знаменитые картины Института искусств [87] Музей изящных искусств, известный коллекцией Импрессионистов и американского искусства. .

— Я думала, ты не ахти какой поклонник искусств, — сказала она.

— Я не поклонник всякого дерьма, — сказал Мартин, — но на этом уровне есть вещи, которые доставляют мне удовольствие.

— Правда?

— Конечно.

— Покажи мне одну из таких, когда увидишь, — скептически сказала она.

— Ну, например, вот эта.

— Эта?

— Да, отличная картина, — сказал он. — Будешь спорить?

Они стояли перед гигантской картиной Жоржа Сёра «Воскресный полдень на острове Гранд-Жатт».

— Нет, не буду. — Спорить она не хотела.

Когда они покинули музей, было три часа, и теперь, выходя из машины и шагая рядом с ним, она понимала, что счастье в конце концов изменило ей.

— Не снимай, — сказал он ей.

— Мартин, — сказала она, и голос ее дрогнул.