Джошуа Феррис - И не осталось никого

Они шли по парковке, которую она не могла перепутать ни с какой другой, — парковке больницы.

— Линн, — сказал он, — не снимай.

Руки у нее начали дрожать, как утром в машине.

— Просто иди — и все.

И она умудрялась идти, потому что могла обманывать себя, приговаривая, может, нет, может, еще нет…

Но ступенек здесь не было, а когда Мартин открыл дверь, она почувствовала поток более холодного, более стерильного воздуха изнутри и с абсолютной уверенностью осознала, где они, и ужас охватил ее.

— Просто иди — и все, — сказал он.

Они остановились, и он посадил ее, и стул под ней был жесткий, пластмассовый — типичный больничный стул, и ужас охватил ее еще сильнее.

— Я от тебя никуда не ухожу, — сказал Мартин. — Мне нужно отойти на десять футов — всего несколько секунд, чтобы поговорить кое с кем, и я сразу же вернусь.

Он вернулся.

— Я с тобой, — сказал он. Они сидели долго-долго, потом он сказал: — Теперь можешь снять косынку.

— Ни за что.

— Доверься мне. Сними ее.

— Лучше не надо.

— Брось ты, — сказал Мартин. — Снимай.

Она послушалась его, оглянулась, чуть сощурившись. За стеклом стояли клерки. На стене светились цифры.

— ДМВ? [88] Department of Motor Vehicles — служба регистрации автомобилей. — спросила она. — Ах ты, негодяй!

Она замахнулась на него косынкой.

— Ну, ты видишь! — воскликнул он. — Тебе это по силам!

Она облегченно вздохнула.

— Но теперь ты вполне можешь успокоиться, — сказал Мартин. — Ты ни за что не узнаешь, что мы уже действительно там.

Наверно, это не лучшее место для нее, вообще-то говоря, совсем не то место. И если бы не то место можно было обозначить на карте — «Ты здесь», — то именно это место, наверно, и следовало бы обозначить. А то, что она собиралась сделать — войти в здание, попросить охранника позвонить и сообщить ему, кто его ждет в вестибюле? Нет, совсем неподходящее занятие. Но она уже сожгла половину бака, крутясь тут вокруг, и вот теперь она останавливается. Улица, где расположен его офис, находится в одном квартале к востоку от Мичиган-авеню. Великолепная миля пуста, как всегда в это время суток. Десять часов, и она припарковалась в неположенном месте, но единственная машина, которая проехала здесь за двадцать минут, — такси с выключенным огоньком. Наверно, ехал в сторону дома. Вот это правильно, таксер, — завтра опять трудный день, пора домой, дать покой усталым костям. Вот бы ей таксерское здравомыслие. Линн Мейсон в «саабе» перед офисом Мартина Гранта чувствует себя не столько сорокатрехлетней женщиной, сколько четырнадцатилетней девчонкой, которая не в силах совладать с сильными эмоциями.

— Стоп стоп стоп стоп стоп стоп стоп стоп стоп стоп стоп стоп стоп стоп стоп! — произносит она вслух, ударяя по баранке, а потом вцепляется и сотрясает ее.

На самом деле она не может быть там, где она сейчас! Каким это образом вечер, начавшийся на вершине горы из китайской еды перед телевизором, покатился под откос лавиной дерьма прямо в это низменное ущелье, где она оказалась теперь? Неужели она и в самом деле хочет подняться туда и торчать в офисе? Там, в этих пустых коридорах, нет ничего таинственного, ничего привлекательного, ничего обещающего, ничего неожиданного — этой ей известно по собственному опыту. Проводить последний вечер в каком-то офисе — это безумие. Но только это не какой-то офис там наверху. Там Мартин. Там Мартин. Неопровержимая истина состоит в том, что ее не волнует, где он, — пусть тонет в океане или горит в огне; ему желает этого его любовница. Он вообще ее не волнует, пусть себе будет какой есть — немытый, горбатый, опухший, измочаленный, с подергивающимся липом, скучный, унылый тип под жуткими, как в морге, светильниками… Плетется по тошнотворным коридорам, где не слышны звонки телефонов. Ей хочется туда — наверх. Иначе и быть не могло — она все равно приехала бы сюда, хотя немного раньше и уговаривала себя, что ни звонить Мартину, ни говорить с Мартином сегодня вечером она не будет. Последовательность — пугало для недоумков, и в этот вечерний час она послала всякую последовательность куда подальше.

И все же что-то мешает ей подняться. Она сидит в машине вот уже двадцать минут. Если у ночного охранника ушки на макушке, то через какое-то время он через стекло сможет услышать, как снова заводится машина. Она привлекла его внимание, потому что проторчала там двадцать минут. Потом он увидел, как она изо всех сил шарахнула по баранке. Вид у нее был какой-то чокнутый! Он не мог не заинтересоваться, что это у нее на уме? А потом просто взять — и уехать! Сорваться с места, как на гонках. Просидеть двадцать минут в машине, чтобы потом просто уехать? Интересно, как это называется.

Это называется вернуться к здравому смыслу, черт тебя подери, думает она, крутя баранку. И вот почему: Мартин дал ей понять, каковы его условия, а она эти условия принять не может. Все очень просто. Он сделал столько всего замечательного — привез ее на крышу Ханкока, сводил к «Джинос», в Институт искусств, а потом, когда пришло время, отвез назад в больницу, и она подумала, что знает, всё — приехали. Но из-за его хитростей в голове у нее крутилось, может это еще один ДМВ, ей ведь ничего другого и не надо было — дурацкой надежды да косынки на глазах, чтобы идти за ним, сидеть рядом с ним и находить в себе силы не кричать криком оттого, что ты в пасти дьявола. И он не оставил ее. И когда доктор сказал, что дела, в общем-то, обстоят неважно, используя слова «запущенный», «агрессивный», «для улучшения шансов на выздоровление», то именно Мартин, а не она — она была слишком ошарашена — задал все необходимые вопросы. Он был добр с нею, так что она имела все основания припарковаться рядом с его офисом. Но тот же самый Мартин сделал нечто ужасно, ужасно неожиданное, нечто воистину удивительное, обнаружившее его истинную сущность — нечто ужасно честное.

У врача они были в пятницу, и после всех этих переживаний наступила ночь, полная отчаяния, и слава богу, что Мартин был рядом с ней в постели. В субботу она проснулась и обнаружила, что отчаяние сменилось жгучей необходимостью узнать тысячу важных вещей. Все вопросы, которые она задала бы доктору, будь у нее на это силы вчера, разом пришли ей в голову. Мартину пришлось напомнить ей многое из того, о чем говорил врач. Практически он заново сообщил ей весь прогноз на течение болезни, возможные варианты и последствия, из них вытекавшие. Но его опыт был ограничен, а потому немного спустя он отправился за завтраком и забежал в книжный магазин неподалеку, где купил книгу, которая шаг за шагом проводила больную раком груди по ее болезни — от обнаружения и диагноза вплоть до ремиссии. Он вернулся с книгой, они поели, потом стали читать, разговаривать и пришли к выводам: цель состоит в том, чтобы предпринять все меры, дающие ей шанс на полное выздоровление. Однако последствий в любом случае не избежать.