Дэвид Лоуренс - Пернатый змей

Женщин он переправляет иначе: приседает перед каждой, и она садится ему на плечо. Правой рукой он обхватывает ее ноги, а она держится за его черноволосую голову. Так он переносит ее на лодку, как вещь.

Скоро все люди оказываются в лодке. Они усаживаются на дне, постелив циновки, прислонясь спиной к бортам посудины; их корзины, свешивающиеся с односкатной крыши навеса, раскачиваются вместе с лодкой. Мужчины кутаются в серапе и готовятся ко сну. Свет фонаря падает на них, сидящих, лежащих, спящих или приглушенно разговаривающих.

Из темноты выскакивает маленькая женщина; потом неожиданно бросается назад, на берег. Что-то забыла на песке. Но лодка не отплывет без нее — ветер еще не переменился.

Высокая мачта теряется в темноте; огромный парус лежит вдоль крыши навеса, наготове. Под крышей раскачивается фонарь; люди спят, растянувшись на дне. Может быть, они не отплывут до полуночи. А потом обратно в Тлапальтепек с его зарослями тростника в конце озера, с его мертвой, мертвой plaza, с его мертвыми сухими домами из черного саманного кирпича, с его разоренными улочками и странной, могильной тишиной, как в Помпее.

Все это было знакомо Кэт. Столь чуждое и напоминающее смерть, оно пугало и озадачивало ее.

Но сегодня! Сегодня она не будет все утро бродить по берегу. Надо отправляться на катере в Хамильтепек, повидаться с Рамоном. Поговорить о многом, даже о предложении, которое ей сделал Сиприано.

Ах, как она может выйти за него и отдать свое тело этой смерти? Принять на свою грудь тяжесть этой тьмы, выдержать гнет этого странного мрака? Умереть прежде смерти, превратиться в живого мертвеца?

Ну уж нет! Лучше бежать в земли белых людей.

Но вместо этого она отправилась договариваться с Алонсо о катере.

Президент республики, как новая метла, мел, возможно, слишком чисто, по общему мнению, что вызвало «восстание». Оно не было очень широким. Но, разумеется, означало появление бандитизма, разбоев и напугало небольшие городки.

Рамон решил держаться в стороне от позорной политики. Однако Церковь, а с нею Рыцари Кортеса и некоторые политики уже ополчились на него. Церковники обрушивались на него с амвонов, клеймя — не слишком пока громко — как амбициозного антихриста. Впрочем, имея поддержку в лице Сиприано, а с ним и армии западных районов, он мог особо не бояться.

Однако существовала возможность того, что Сиприано придется вести свои войска на защиту правительства.

— Прежде всего, — сказал Рамон, — я не хочу, чтобы от меня несло политическим запашком. Не хочу, чтобы меня подталкивали к сближению с какой бы то ни было партией. Пока могу, мне лучше оставаться в этом отношении незапятнанным, лучше держаться в стороне от всех. Но Церковь будет толкать меня к социалистам — а социалисты предадут при первой возможности. Дело не во мне. Таков новый настрой. Самый верный способ убить его — а его можно убить, как всякую живую вещь, — это связать его с какой-нибудь политической партией.

— Почему бы тебе не встретиться с епископом? — сказал Сиприано. — Я тоже с ним встречусь. Не зря же я назначен командиром дивизии в западном округе?

— Да, — медленно проговорил Рамон, — я встречусь в Хименесом. Я уже думал об этом. Да, я намерен использовать все доступные средства. Монтес будет на нашей стороне, потому что ненавидит католическую церковь и не потерпит даже намека на давление со стороны. Он видит возможность создания «национальной» церкви. Хотя меня лично никакие национальные церкви не интересуют. Только одна должна говорить с народом на его языке. Ты знаешь, что священники запрещают народу читать наши Гимны?

— Какое это имеет значение? — сказал Сиприано. — Народ сегодня другой, его не остановишь. Он тем более будет читать их.

— Возможно! Для меня это будет не важно. Я буду взращивать свою легенду, как се называют, пока почва влажна. Но мы должны внимательно следить за появлением малейших «ростков» группового интереса.

— Рамон! — сказал Сиприано. — Если тебе удастся превратить Мексику в страну Кецалькоатля, что будет потом?

— Я буду Первым Человеком Кецалькоатля! Больше ничего не знаю.

— А остальной мир тебя не волнует?

Рамон улыбнулся. Он уже видел в глазах Сиприано огонь Священной войны.

— Я бы хотел, — сказал он с улыбкой, — быть одним из Посвященных земли. Одним из Инициаторов. Каждая страна, Сиприано, — сама себе Спаситель или каждый человек — сам себе Спаситель. И Первый Человек во всяком народе представляет Подлинную Аристократию мира. Аристократия необходима, это мы знаем. Но подлинная, а не искусственная. Необходимо нечто, что органически объединило бы мир: мир человека. Но что-то конкретное, не абстрактное. Ах, Сиприано! Союзы, соглашения, международные программы — это как глобальная пандемия. Листья одного громадного дерева не могут расти на ветвях другого громадного дерева. Народы земли — как деревья; в конце концов, они не перемешиваются, не соединяются. Они живут обособленно, как деревья. Или же лезут друг на друга, и тогда их корни сцепляются в смертельной борьбе. Только цветы способны на совместное существование. И цвет каждого народа — это подлинная его аристократия. И дух мира может перелетать с цветка на цветок, как колибри, и постепенно опылять громадные цветущие деревья. Лишь Подлинная Аристократия мира может быть интернациональной, или космополитичной, или вселенской. Так было всегда. Народы способны на это так же, как листья мангового дерева — прижиться на сосне. И если я хочу, чтобы мексиканцы узнали имя Кецалькоатля, то только потому, что хочу, чтобы они говорили на языке своей крови. Я хочу, чтобы германский мир вновь обрел Тора и Вотана и древо Иггдрасиль {30} . И я хочу, чтобы друидический мир действительно понял, что их тайна — в белой омеле и что они сами — Туата де Данаан {31} , живые, но придавленные. А в Средиземноморье должен вернуться новый Гермес {32} ; в Тунис — новая Аштарот {33} ; в Персию — Митра; в Индию — непобедимый Брахма {34} ; в Китай — древнейшие из драконов. Тогда, Сиприано, я. Первый Человек Кецалькоатля, с тобой, Первым Человеком Уицилопочтли, и, возможно, твоей женой, Первой Женщиной Ицпапалотль, разве могли бы мы не объединиться на равных, с другими великими аристократами мира: Первым человеком Вотана и Первой женщиной Фрейи {35} , Первым лордом Гермеса и Первой леди Астарты, Светлорожденным Брахмы и Сыном Величайшего Дракона? Говорю тебе, Сиприано, возрадуется земля, когда Первые лорды Запада встретятся с Первыми лордами Востока и Юга в Долине Души. О, на земле есть Долины Души, и это не города, где процветают торговля и промышленность. Тайна одна, но люди должны видеть ее по-разному. Гибискус, чертополох и горечавка — все они цветы на Древе Жизни, но в мире они далеки друг от друга, и так должно быть. Я — гибискус, ты — цветок юкки, твоя Катерина — дикий нарцисс, а моя Карлота — белые анютины глазки. Только четверо нас, но мы составляем удивительный букет. Так вот. Мужчины и женщины земли не продукт промышленности, они не взаимозаменяемы. Древо Жизни — едино для всех, и это мы понимаем, когда наши души раскрываются в последнем цветении. Мы не можем измениться и не хотим этого. Но, когда наши души раскрываются в конечном цветении, тогда, расцветши, мы познаем единую тайну цветения вместе со всеми цветами, которая превыше знания любых листьев, стеблей и корней — нечто божественное.