Александр Лекаренко - 2012

Смеясь, он поставил точку - пусть разбираются. Несложно было изготовить палимпсест из заключительной части книги по виноградарству, смыв забубенный текст с последних десяти-пятнадцати страниц и заполнив пергамент еще более забубенным текстом, а красивых чернил в его организме было вполне достаточно. Он решил перевести “Завещание Бакулы” на латынь и вернуть книгу туда же, откуда взял - жест мастера, неозабоченного сиюминутным признанием, и бакулья ухмылка в лицо Будущему.

Но Будущее уже распахнуло дверь из Прошлого, заглядывая в идиотски ухмыляющуюся рожу Настоящего, задрожало пробитое ветвями Небо и корни гнева сжались, сотрясая Землю, старик зашевелился в своем гробу.

В сумерках в дверь раздался стук. Они ошеломленно переглянулись - не было слышно ни шума мотора, ни звука шагов под окнами, а до сих пор посетители заявляли о себе грохотом выстрелов или грохотом вертолетных винтов.

Сунув в карман пистолет, он пошел открывать незапертую дверь.

На пороге стоял благообразный мужичок в телогрейке, кепке и с палкой в руке - явно из местных.

- Вечер добрый, хозяин, - сказал мужичок, приподнимая кепку со старинной, сельской учтивостью. - За новостями пришел, весь день добирался. Мы в долине живем, телевизоры и приемники молчат. Может, у вас, на горе что-нибудь слышно?

- Проходите, пожалуйста - Андрей сделал приглашающий жест.

В апартаментах мужичок осмотрелся, покивал головой и, глянув на Бранку прозрачно-голубыми глазами, одобрительно заметил:

- Красивая очень.

Бранка вспыхнула до корней медных волос.

- Плохи дела, - сказал Андрей, когда они сели, и гость умостил на коленях свою кепку, обнажив загорелую лысину в венчике белых волос. - На Востоке воюют, а в городе неизвестно, что делается. У меня приемник сел, сам мало что знаю. А у вас что, телефона нет?

- Есть. Но кто-то повалил столбы. И мост через речку свалили, не проехать. Зачем? Мы не с кем не воюем.

- Зато с вами воюют, - Андрей хмыкнул. - Есть хотите?

- Хочу. Да у меня есть с собой, - гость поднял с полу маленькую расписную торбочку, которую принес с собой, и разложил на столе кусок сала, четвертинку хлеба и луковицу. - А это вам, - он выставил бутылку темного стекла, заткнутую деревянной пробкой. - Хорошая палинка, такой в городе не делают.

- Вы словак? - спросил Андрей.

- Точно, словак. Антал меня зовут.

- А меня Андрей.

- Очень приятно, - Антал вопросительно поднял брови в сторону Бранки.

- Бранка, - спохватился Андрей.

- Самые времена для такого имени, - усмехнулся Антал. - Тяжелые времена, жестокие. У нас церковь упала.

- Как упала?

- Так, завалилась. Двести лет стояла, а тут - завалилась. Знающие люди говорят - к беде. А вы ничего не знаете? - он остро глянул на Андрея.

- А что я могу знать?

- Вы в чертовом замке живете.

- Но я же не черт, черт возьми!

- А кто его знает, кто сейчас черт, а кто человек, - Антал усмешкой смягчил двусмысленность.

- Ну, тогда, - Андрей усмехнулся в ответ и раскупорил бутылку, - выпейте с чертом на брудершафт перед концом света.

- Мой отец тут пил - в рот не попало, а голову пропил, - непонятно заметил Антал, но выпить не отказался.

- А не скажете ли вы, сударь, что вы тут делаете? - спросил Антал после того, как они выпили и закусили салом с хлебом. По-украински он сказал - “добродiй”, но от этого старинная изысканность оборота речи отнюдь не стала менее заметной.

- Кто вы такой, Антал?

- Священник.

- А, вот оно что.

- Вы не ответили на мой вопрос.

- Сторожу. Я - сторож.

- Вы слыхали про пана Комарницкого?

- Слыхал.

- А вы знаете, что еще при пане Комарницком этот замок назывался “Сторож”?

- Почему?

- Не знаю. Но это слово было выбито над парадной дверью рядом с гербом - censor. Потом его замазали

- Censor - значит оценщик.

- Точно. Оценщик, сторож, надзиратель за нравственностью. Может быть, вы скажете мне, за чем здесь надзиратель?

- Я, - Андрей усмехнулся, - очевидно, надзираю здесь за имуществом хозяина.

- А кто ваш хозяин?

- Данила Галицкий. Не князь, - он усмехнулся еще шире, увидев, как округлились глаза священника. - А просто буржуй, который намеревался отстроить этот замок.

- Сплошные совпадения, - заметил священник. - Князь тоже строил замки. Ну, да ладно, - он встал и поднял свою торбочку. - Пора в обратный путь.

- Вы что? Вы же будете идти всю ночь.

- Ничего, луна светит, доберусь с божьей помощью.

Когда посетитель ушел, Андрей задумался, глядя на желтый огонь свечей: а зачем он приходил? В конце концов, забраться на ближайшую гору с транзистором в руках было намного легче, чем целый день добираться до замка. А переночевать в замке было намного разумней, чем всю ночь брести вниз через лес, а потом - по обледенелой дороге.

- Палинка классная, - сказала необремененная никчемными мыслями Бранка. - Давай еще выпьем.

Ночью над горами на Восток снова прошли самолеты.

- Сегодня у меня должна была начаться менструация, - сказала Бранка после завтрака.

- Этого еще не хватало, - заметил он, не отрываясь от перевода рукописи. - И не ставь диагнозов, слишком мало времени прошло.

На том занавес и опустился, едва приподнявшись над сценой драмы, старой, как мир. В следующее мгновение пол дважды дрогнул у них под ногами, закачалась люстра, что-то посыпалось с потолка и, схватившись за руки, как испуганные дети, они выскочили во двор.

Деревья качались, с гор скатывались камни. Дрогнуло еще раз, и они присели, чтобы удержаться на ногах, по мостовой зазмеилась трещина. Ослабевая, толчки сотрясали Карпаты еще три раза, затем все стихло.

Дрожа от холода, они еще около часу простояли под открытым небом, не смея вернуться под крышу, но судороги Земли больше не повторились, и тогда осторожно, готовые в любой момент пулей вылететь вон, они вошли в дом.

Особых разрушений не произошло. Пол был усыпан осколками посуды, кое-где треснула кладка вдоль швов, но перекрытия не пострадали - старый замок устоял. Он смешал в двух уцелевших бокалах абсент, и Бранка не отказалась в этот раз. Затем он начал собирать разлетевшиеся листы рукописи, а Бранка взялась за битую посуду - жизнь, вздрогнув, продолжила свое течение через разбросанные камни.

К обеду Бранка приготовила вроцлавский суп - очень похожий на харчо, но намного вкуснее, а потом он вернулся к своей рукописи, и внезапно ему расхотелось делать перевод, ему расхотелось мистифицировать кого бы то ни было, в том числе и самого себя. Зачем? Через тысячу лет русский язык будет таким же изысканно-мертвым, как и латынь. Он просто сложил листья древа пополам и вложил их в древний фолиант - между лысой женщиной с раздвинутыми ногами и расчлененной собакой - в конце концов, они выросли именно из этого места. В конце концов он выполнил взятые на себя обязательства, он начал и закончил рукопись, какова бы она ни была, и теперь оставалось только отправить ее по единственному оставшемуся адресу, тому получателю, который вынет ее из того же почтового ящика, из которого он сам взял послание из прошлого.