Иван Машуков - Трудный переход

Трухину оставалось только поддержать предложение Ивана Спиридоновича.

Когда собрание закончилось, Трухин и Сергей вышли из фанзы вместе со всеми. Большая группа мужиков — русских и корейцев — провожала их до самого дома. Мужики шли весело, шутили. Илья Максимович Деревцов беззлобно спрашивал Трухина:

— Ты, Степан, как узнал, что у меня во второй яме пятьдесят пудов? Тебе кто сказал?

— Народ.

— Народ, — раздумчиво проговорил уссуриец. — От народа, видно, и правда нигде не скроешься…

Назавтра Трухин уехал из Кедровки по другим деревням. Сергей остался в селе — писать корреспонденцию в газету. Ему хотелось рассказать ярко и красочно о том, чему он сам был свидетелем. Широков по-юношески был очарован Трухиным — его спокойствием, манерой говорить, даже его не бросающейся в глаза внешностью. Он дошёл до того, что стал кое в чём подражать Трухину. Но какое же сильное разочарование его постигло, когда Трухина срочно вызвали в райком и Широков приехал с ним в Иман…

Секретаря Иманского райкома партии Марченко нельзя было узнать. Во всяком случае это был совсем другой человек — не тот, которого Сергей Широков видел в день своего приезда в Иман из Хабаровска на квартире у Трухина. Тогда перед Широковым явился усталый, полубольной человек. Сергею запомнилось его лицо — выразительное, крупное, чистое, даже холёное, но очень бледное, с синими тенями у глаз. И сам Марченко в тот вечер был добрый, благожелательный. А сейчас заседание райкома партии вёл человек властный, умеющий задать обсуждению вопросов нужный тон, продиктовать необходимое решение, умеющий всего одной репликой или ободрить человека, или сразить его наповал.

Таким представлялся сейчас Широкову Марченко. Да и самая обстановка заседания казалась ему необыкновенной. Прежде всего, на дворе была уже глубокая ночь. В сон погружены и весь городок, и села вокруг него, и осенние поля. А здесь люди бодрствуют, не спят. Может быть, вот сейчас, в эту минуту, они решают самое важное для жизни и этого городка, и всего района, и сотен живущих в нём людей. „Как в штабе“, — думал Сергей.

Он гордился, что его, комсомольца, пустили сюда, на закрытое заседание партийного комитета. Да ведь он был вместе с Трухиным, а кроме того, он — корреспондент.

Сергей вглядывался в лица сидящих на заседании людей. Все ставни снаружи были закрыты. Ярко горело электричество. Вдоль стен на стульях сидели члены райкома и уполномоченные по хлебозаготовкам. Некоторых из них Сергей уже знал, других узнавал сейчас.

Неподалёку от Марченко сидел Стукалов. А рядом с ним — пожилая женщина в чёрном платье, с седыми волосами и строгим лицом — Варвара Николаевна Клюшникова. В гражданскую войну она была комиссаром в отряде известного в здешних местах партизана Баграя. Сергей слыхал, как вчера, остановив Стукалова в коридоре райкома, она говорила ему: „Мирон, ты бы хоть в баню сходил, привёл себя в порядок. Да и косоворотку надо сменить, она уже скоро истлеет на тебе“. — „Это несущественно, — отвечал Стукалов. — Одежда — вопрос непринципиальный“. Он взъерошил пятернёй жёсткие волосы на своей большой голове и с самым независимым видом отошёл от Клюшниковой.

Редактор районной газеты Кушнарёв — моложавый мужчина в пиджаке с выпущенным поверх воротником белой сорочки — пригласил Сергея в свою редакцию, расспрашивал о Кедровке. Сергей рассказывал, восторженно выделяя дела Трухина. И согласился написать очерк и для районной прессы.

Сейчас Кушнарёв сидел у самого стола секретаря райкома и что-то записывал. Сергей увидел Нину Пак — молодую кореянку с миловидным лицом и большими карими глазами. Она наклонилась и что-то сказала сидевшему с ней рядом русоволосому парню в кожанке — секретарю райкома комсомола Семёну Тишкову. Семён радостно заулыбался.

Ещё два-три человека были знакомы тут Сергею — председатель райисполкома, директор банка… Корреспонденту приходится встречаться со многими людьми, Сергей должен был к этому привыкать. Он всё искал глазами Трухина и нашёл его.

Степан Игнатьевич сидел среди других уполномоченных, хмурясь и поглаживая свои чёрные усы. Если Сергею Широкову, с его романтической приподнятостью, всё тут нравилось — и это ночное заседание райкома, и какой-то особенный, властный и по-новому значительный Марченко, — то Трухину решительно не нравилось ни это заседание, ни сам Марченко. Он думал, что плохую моду завели в районе собирать ночные заседания. Люди днём работают, когда же им спать, как не ночью? А тут изволь идти на заседание. И это только потому, что секретарь райкома страдает бессонницей. Утром он встаёт поздно. В середине дня, когда все люди уже успели наработаться, он только начинает приходить в себя. Зато вечером, а в особенности ночью он живёт! И оттуда эта ужасная болезнь? Вероятно, её наживают люди в больших городах с их утомительно-нервной беготнёй и шумом. Степан Игнатьевич имел возможность присмотреться к Марченко в то время, когда он только что приехал в район. Квартиру секретаря райкома по каким-то причинам не успели отремонтировать. Степан Игнатьевич пригласил Марченко на несколько дней к себе. И был не рад! Орава ребятишек в квартире Трухина поднималась рано, достаточно было проснуться одному из них — обыкновенно самому маленькому, — как просыпались, словно по команде, все, начинался всегдашний утренний галдёж. Степан Игнатьевич привык и словно не замечал его, а для Марченко ребячий шум был мучителен. Но — воспитанный человек — он не подавал и виду, что ему тяжело. А Степан Игнатьевич уже проклинал себя, что вместо добра делает человеку зло, хотя и по неведению: он ведь не знал, что Марченко болен, а тот ему ничего не сказал. Хорошо, что было лето — и Полина Фёдоровна выводила детей с раннего утра на улицу, оставляя Марченко одного в квартире. Но всё равно он не высыпался. К счастью, квартира его вскоре была отремонтирована. Однако за это короткое время, что секретарь райкома жил в семье Трухина, он сдружился с ним самим и с Полиной Фёдоровной, а особенно, кажется, с ребятишками. Трухину даже ночные заседания тогда нравились. Утром Марченко звонил домой своей домработнице, которую привёз из Хабаровска, говорил, что идёт к Трухину пить чай. Между ними готова была завязаться настоящая крепкая дружба. Но надо же было Трухину после одной из поездок по сёлам откровенно поговорить с Марченко о положении в районе, высказать свой взгляд на некоторые очень важные вещи. И сразу всё изменилось. Они крепко тогда поспорили. После этого спора возникла у них взаимная настороженность. Трухин уже не мог с прежней доверчивостью относиться к секретарю райкома. Но и Марченко, кажется, только поддерживал видимость хороших отношений. После отпуска он даже, как в былые дни, на квартиру к нему пришёл. Но Полина Фёдоровна сразу что-то почувствовала Когда Марченко ушёл, она спросила мужа: „Какой-то он… такой… недовольный, что ли?“ — „Не знаю“, — ответил Трухин. Ему не понравилось, что Марченко, посылая его в Кедровку, говорил не о том, что и как там надо сделать, а о том, что план завышен. К чему это? Зачем? Трухин считал, что он успешно справился с делом в Кедровке и ждал сейчас, когда Марченко назовёт его среди других уполномоченных. Однако начало не предвещало для него ничего хорошего…