Иван Машуков - Трудный переход

— Боишься? — спросил Трухин.

— А чего мне бояться? — Деревцов махнул рукой на стену: — У меня вон висит!

На стене висело охотничье ружьё с деревянными сошками. Трухин понял, что Деревцов маскирует этим жестом свою неловкость. Уже провожая Трухина, Деревцов сказал под видом шутки:

— Если ничего не узнаешь, приходи — поговорим…

— Поможешь? — приостановился Трухин.

— Помогу, — твёрдо ответил Деревцов.

— Ладно. Имею надежду.

— Какой мужик! — восхищался Деревцовым Сергей, когда они вышли. Он и на Трухина смотрел теперь по-другому. Разговор Степана Игнатьевича с Деревцовым был полон глубокого смысла, но, к сожалению, не обо всём можно писать.

Между тем Трухин обходил в Кедровке своих партизанских друзей. Это было непривычно и вызывало сначала удивление: уполномоченный райкома ходит по гостям! Но уже на третей день Трухин показал Сергею смятую бумажонку. В ней явно изменённым почерком было написано: „Убирайся отсюда, пока целый“.

— Смотри-ка, нервничают, — усмехнувшись, сказал Трухин. — Кто и когда мне её подсунул — не знаю. Только полез б карман — смотрю, бумажка.

— Вам бы поберечься надо, — посоветовал Сергей Трухину.

— Поберечься? — серьёзно переспросил Степан Игнатьевич. — А как?

— Да вот хоть бы револьвер… Как у Стукалова.

— Нет, у Стукалова револьвер для устрашения. А я никого не собираюсь пугать.

— Всё же оружие иметь не мешает, — сказал Сергей.

— Не в оружии сейчас наша сила, — ответил Трухин. — А вообще-то я подумаю.

Но, как заметил Сергей, Трухин не обратил большого внимания на подброшенную записку. В тот день они как ни в чём не бывало опять ходили в гости, сидели и беседовали с маленьким лысым мужиком, которого Трухин уважительно звал Иваном Спиридоновичем.

Сперва Иван Спиридонович принял их как будто и без особой радости.

— Ходят, ездят начальники, — ворчал он. — Бог сначала создал мужика — показалось ему мало. Сделал попа — мало. Так на же тебе и начальника!

— По-старому рассуждаешь, Иван Спиридонович, — посмеиваясь, сказал Трухин.

— По-старому или по-новому, а смотри, чего в Кедровке наделали. Тебе уж, поди, Илюшка Деревцов или Денис Толстологов довели, как все тут хлеб прятали. Ты Дениску-то спроси-ка, он ведь тоже сховал… пшеничку…

— А ты?

— Ну, я… Я весь тут, мне прятать нечего. А сосед мой — такая же голь, как я, — испугался. Говорю ему: „Чего тебе бояться, ты бедняк“. А он мне: „Боюсь, последнее отберут. Знаешь, говорит, Иван Спиридоныч, побасёнку про мышь?

— Что за побасёнку? — с любопытством спросил Сергей. — Какую?

— А вот такую, молодой товарищ. Мышь, как примечено, имеет своё понятие — запас зёрнышек на зиму собирает. Ежели у неё осенью, перед снегом, все норы разорить, она найдёт в степи какую-нибудь былку с разветвлением и на ней удавится!

— Ну, брат, ты хватил! — нахмурясь, сказал Трухин.

— Верное слово! Старые люди говорят! „Хватил, хватил“! — вдруг загорячился Иван Спиридонович. — Ты думаешь, я смеюсь? Тут не до смеху! Я уж собирался в район идти; если нет — в край; а нет — так и до самой Москвы. До чего дело дошло: бедный мужик хлеб стал прятать! Это что, советская власть или ещё кто велит?

— Советская власть тут ни при чём, — проговорил Трухин строго. — Да только вы тут, в Кедровке, в совет детей кулацких и разных подпевал пропустили. А честным мужикам там места мало оказалось. Не так ли, Иван Спиридонович? Ну-ка, сознайся! У вас тут кулацкое засилье, в Кедровке! А вы чего спите, красные партизаны? Бедняки! Сели вам богатенькие на шею!

— Прах их расшиби! — заругался мужик, но видно было, что он и смущён и раздосадован. — Это Маркешки Путинцева сынок в сельсовете! Правда!

— Вот я их завтра всех соберу, — сурово сказал Трухин, — всех членов сельсовета.

— Собери, да спроси у Маркешкиного сынка, сколько за гумном у его папаши в ямах хлеба лежит. Туда, поди, пудов двести вбухано! Показать берусь, я на них злой! — В Иване Спиридоновиче вновь бушевало справедливое негодование…

Весь следующий день прошёл у Трухина в разговорах с членами сельсовета. Перед Степаном Игнатьевичем сидел молодой Путиицев — мешковатый парень с ласковыми глазами. Единственный сын кедровского богатого мужика Маркела Путинцева, он получил при советской власти образование — учился в сельскохозяйственном институте, но, не докончив курса, стал работать в своём хозяйстве.

— Значит, вы считаете, что хлеба в Кедровке нет? — спрашивал его Трухин.

— Видите ли, — улыбнувшись, заговорил парень, — хлеб, конечно, есть, но для пропитания. Такое моё мнение.

— А кроме пропитания, никаких излишков?

— Да… на семена, конечно…

— А вдруг мы их найдём, эти излишки, тогда что?

Парень молчал.

— Пойдём к вашему отцу, к вам на усадьбу, и найдём. А вы — член сельсовета, — продолжал Трухин. — Вы должны содействовать успеху хлебозаготовок, но вместо этого укрываете хлеб. Понимаете?

Парень молчал.

— У некоторых хозяев, конечно, есть излишки, — проговорил он наконец.

— У кого?

— У Карайкозы, у Сметанина…

— Это мы и сами знаем, — сказал Трухин. — А вот где?

— Примерно, у Карайкозы хлеб должен лежать зарытым в сарае. Завален старыми санями.

— Зачем же хлеб санями заваливать, его надо вывозить! Своему отцу вы тоже скажете, чтобы вывозил…

Парень вышел.

Сидеть в сельсовете Сергею больше уже не было скучно. То и дело приходили вызываемые несдатчики. В Кедровке не было коммунистов, была лишь комсомольская ячейка. Комсомольцы, члены сельсовета, оживились, стали смелее. Они заходили в сельсовет, слушали разговоры Трухина с мужиками, вызывали по его требованию людей. За стариком Игнатом Сметаниным бегали три раза. Всё же он должен был прийти.

— Зачем вы меня позвали? — говорит недовольно старик, смотря на Трухина подозрительно. — Хлеба у меня всё равно нету.

— Хлеб у вас есть, — твёрдо отвечает ему Трухин.

— Откуда же у меня хлеб? Вы посмотрите, в чём я хожу! — старик демонстрирует заплатанные штаны и рваную шубу.

Трухин качает головой.

— Нет, Сметанин, ты меня не обманешь, — говорит он.

— Вот никто не верит! — взмахивает руками старик. — Все говорят: богатый Сметанин. Верно, прежде хорошо жил, а теперь в самую бедноту попал!

— Ну ладно, Сметанин, довольно нам с тобой разговаривать. Вези хлеб.

— Да где же он у меня?

— Где? Сейчас скажу. В подполье дома — раз, — загибает Трухин пальцы, — на гумне яма — два, у скотного двора пятьдесят пудов — три. Ты бы хоть у скотного-то двора перепрятал хлеб в другое место, а то, гляди, коровьим навозом провоняет!

Но старик уже не слышит этого совета Трухина. Он с изумлением смотрит на него, а потом тихо говорит:

— Так… Это сукин сын Пашка Путинцев всё тебе сказал, не иначе. Вот ирод! А ты знаешь, знаешь, — сорвавшись кричит старик, — где у Маркешки хлеб спрятан?! У него на гумне две ямы!