Михаил Ландбург - Посланники

Однажды учитель отвёл меня в кабинет директора школы, который долго кружил вокруг меня, и я был горд тем, что удостоился столь высокой чести, но вдруг директор остановился и, наставив на меня два потухших глаза, попросил, чтобы я впредь прекратил умничать. Я пролепетал:

- Mea culpa*

Директор отошёл в дальний угол и озабоченным голосом проговорил:

*(лат) Моя вина.

- Ты представляешь, что из тебя получится?

Я пожал плечами.

- Подумай! - разрешил директор.

Я подумал о Шопене, которому стоило родиться, как мир уже знал, что он вскоре получит в дар удивительную музыку, а когда родился Сервантес, многие сразу же предположили, что их дом непременно посетит Дон Кихот; а когда…"

- Ну, как? - немного погодя, поинтересовался директор.

Я снова пожал плечами.

Меня вернули в класс.

- Готов измениться? - спросил учитель.

Я посмотрел по сторонам.

- Ну? - нервничал учитель.

- Разве готовые брюки заново перешивают? - сказал я.

Лицо учителя потемнело.

Ученики продолжали биться в истерике от смеха, а учителя продолжали мною давиться.

Снова кабинет директора. На этот раз директор был краток.

- Молчать! - крикнул он.

В класс я вернулся не совсем в себе. Учеников охватила тоска, а учителя, победно улыбались. Учитель географии, сладко причмокивая губами, попросил меня не отказать ему в удовольствии и озвучить на латыни "нет предела человеческой глупости". Я охотно согласился и, также сладко причмокивая губами, произнёс: "Нон лимитус хоминус придурус".

***

Видимо, помня слова Гераклита о том, что вступить в одно и то же помещение дважды невозможно, отец отвёл меня в другую школу, после чего я повесил над моим письменным столом плакат со словами Марка Аврелия: "Неизбежно будет несчастен тот, кто не следует за движением своей собственной души"

***

В тот день из комнаты отца-дедушки послышались аккорды фортепианного концерта Грига.

Я приоткрыл дверь.

Отец сидел на полу, обхватив руками радиоприёмник.

"Папа!" - я вырвал шнур из розетки.

Грудь отца, будто при натруженной работе насоса, выбрасывала из себя пугающие присвисты.

"Папа!" - я увидел неуклюже раскрытый рот.

" Папа!" - я увидел окостеневший рот.

"Папа!" - я увидел серые щёки.

"Папа!" - я увидел остановившиеся глаза.

"Папа!" - кажется, я терял дыхание.

"Папа!" - у меня в голове что-то шелушилось, склеивалось, расклеивалось. Больно колола мысль: "Кажется, у отца не сошлось… Кажется, он жил, будто с оглядкой . Кажется, в нём застрял избыток прошлого…"

"Прорыв аневризмы одной из аорты мозга", - сказали врачи.

…Потом в нашей квартире толкались какие-то люди. И на кухне толкались, и в коридоре. Семь дней приходили люди со скорбными лицами. Кто-то стоял и молчал, кто-то сидел и молчал, кто-то говорил заботливые слова. Мужчина с тоненькой шеей призывал принять Господа, не смотря на доставленные людям испытания. Я удивился тому, как на столь тонюсенькой шее может держаться голова. Какая-то женщина с большими чёрными бусами сказала: "Мир – двулик: один – тот, который мы наблюдаем; другой – который пытаемся себе представить". Потом к нам заходили редко. Смятение длилось неделями. Днём я ходил подавленный, подолгу простаивал у окна гостиной и смотрел на небо. Солнце казалось пустым и бесцветным. Однажды, постояв на пороге той комнаты, меня вдруг осенило: образ жилья создают не стены, не потолки, а те глаза, та улыбка, те руки, та печаль – они никуда не деваются. Всё, что было его, сохранило свою значимость и ценность навсегда.

По ночам я видел странные сны. Например –

выброшенная волной на берег задыхающаяся рыбка просилась ко мне на руки. "Поговорим", - сказала она. Я нагнулся, чтобы поднять её, но вдруг с неба спустились два парашютиста, и рыбку из моих рук забрали…

Я чувствовал себя сбитым с ног.

Меня поднимала мама.

Два раза в месяц мы ходили на кладбище.

Я знал: тела людей опускают в землю.

Я слышал: души людей отлетают в небо.

"А людской разум? - хотелось мне знать. - Любопытно, куда девается разум?"

Проходя мимо немых надгробий, я думал: "Мертвые не ропщут". Надпись на одной из плит заставила меня содрогнуться. "В моей смерти прошу винить мою жизнь",- прочёл я.

От могил исходил покой, но меня не покидало подозрение, что там, куда мёртвые забирают с собой слишком большой мешок невысказанных слов, быть спокойно не может.

"Вот здесь…", - подходя к могиле моей настоящей мамы, говорила мама-бабушка и вдруг замолкала. Её ладонь ложилась на чёрный мрамор. Потом мы шли в дальний угол кладбища, и, стоя над могилой моего настоящего отца, я себя спрашивал: "Почему в это мир люди приходят с оглушительным крикоплачем, а из него уходят с тихой готовностью и смирением?" И себе же отвечал: "Видимо, жизнь не такой уж ценный презент, или же люди уходят туда, чтобы использовать возможность сохранить в себе некую наполненную исключительно важного смысла тайну".

За кладбищенской оградой шумела улица.

***

Я бродил по комнате.

"Полночь. Время тихое.

Месяца усы.

Над окошком тикают

Старые часы".*

Загадки…

*Феликс Куперман "На уровне моря".

Вопросы…

"Как прожить без этих " отчего так ?" и " почему не так ?"

Я заставлял себя думать. Добросовестно и упрямо.

…В один из дней я возомнил себя писателем, задумавшим сочинить пьесу, где действующие персонажи будут не люди, а –

прихоть,

лукавство,

счастье,

безумие,

тайный сговор,

надежда,

подлость,

отчаянье,

очищение.

В конце концов, я понял, что писатель из меня не получится – видимо, размер головы не тот...

Люди…

Жизнь…

В опубликованной учёными университета штата Висконсин статье " Крайняя плоть - на службе молодости и красоты!" было сказано: "Наши ученые, выискивая средства для замедления старения клеток кожи, в качестве подопытного материала использовали крайнюю плоть еврейских мальчиков, так сказать отходы обрезания. Под микроскопом исследователи вдруг заметили среди миллионов мертвых клеток колонию совершенно живых. Их стали изучать и открыли, что клетки эти не стареют! Чудо природы опробовали на крысах. Подопытные зверьки с человеческой плотью чувствовали себя прекрасно! Теперь период экспериментов закончился, пора выходить на мировой рынок и сделать отличный бизнес на операциях по омоложению. Ведь лицо, слепленное из клеток крайней плоти, никогда не постареет! Это открытие, безусловно, революционное событие в пластической хирургии и косметологии, однако антисемиты сокрушаются: им трудно будет смириться с тем, что твое великолепное лицо сшито из кусочков еврейских членов.