Михаил Колесов - Никарагуа. Hora cero

В субботу Кольцов почти весь день просидел в холле у телевизора. Посмотрел ретрансляцию футбольного матча СССР-Польша 1982 года и 6‑ть художественных фильмов.

На следующий день с утра он, наконец, вскрыл потолок и вычистил всё дерьмо, вонь от которого уже не давала спать по ночам. После этого Лида провела «генеральную уборку». Вечером Луис отвёз Кольцовых к итальянцам. Время прошло за пиццей и пивом в разговорах о «войне».

Странность этой войны, как заметил Ренсо, заключалась в том, что в боях фактически не участвовала регулярная армия. Борьба с «контрас» велась, главным образом, отрядами Министерства внутренних дел и «добровольцев» (в основном — учащейся молодёжи из «бедных семей»). В то же время другая часть, как её здесь называли, «пластиковой» (по красочным пластиковым пакетам дорогих магазинов) молодёжи, дети из буржуазных семей, проводили время весело в ресторанах и танцевальных барах.

В университете занятия шли своим чередом, хотя и вяло. Переговоры Кольцова с руководством о лечении Лиды опять не дали никаких результатов, так как вновь всё упёрлось в Абеля Гараче. От Векслера никакой поддержки он не получил. Сильвия сообщила ему, что министр образования Тунерман устроил разнос доктору Кастильо за его рецензию на книгу Александро Серрано «Философия и кризис» (написанную Кольцовым) и президент подал в отставку. Ему предложили место заместителя министра юстиции. Это подтвердил и Хуан Гаэтано, у которого, по словам Сильвии, свои «неприятности», но о них он сам молчал.

За эти дни Сергея дважды вызывали в посольство и в ГКЭС. В посольстве он присутствовал на встрече с прилетевшим из Москвы представителем Госплана, рассказавшим об экономическом положении в Советском Союзе. Затем Чукавин провёл странное совещание по вопросам «политико–воспитательной работы», на котором неожиданно сделал ему «втык». Это было впервые и непонятно, потому что Виктор Петрович знал, что Сергей неделю провалялся в госпитале и по этой причине кое–что, может быть, и «упустил».

В доме «Болонья» прошёл большой «приём» по случаю дня рождения Татьяны Фёдоровны Орловой. Приехал Векслер с женой (большая редкость!), а также Хуан Гаэтано. Всё выглядело прилично, как в добропорядочной семье. Все на время забыли о домашних сварах. Большой стол накрыли в «патио». Виктор произнёс тост «за дружбу». А после этого, на «перекуре» в саду, прочитал Сергею нотацию на предмет «умного и гибкого поведения».

— Ты, что не понимаешь, что сюда дураков не посылают? — восклицал он.

— Да, понимаю, но только представление о «дураках» у меня иное, — спокойно ответил Сергей. — Я знаю, что каждый заплатил дома свою цену за то, чтобы попасть сюда, и сейчас рассматривает пребывание здесь как заслуженный приз. И то, кем каждый был в Союзе, осталось в аэропорту Шереметьево. Сейчас же он, — как говорят никарагуанцы, — «чемпион». Но по воле случая, жребия, а не по заслугам. Все оказались здесь, потому что были «умными». По крайней мере, умнее других. Но ум и подлость вполне уживаются в одном человеке. Иногда ум служит маской подлости, иногда подлость скрывает отсутствие ума. В этой экстремальной ситуации сбрасываются все маски. Как на войне…

Векслеру такой поворот разговора явно не понравился.

Вечером подъехали лётчики, но уехали Виктор и Хуан. Сильно выпивший Хуан на прощание (он всё–таки улетал в Москву и был счастлив) сказал Сергею: «я готов умереть за это говно, потому что через несколько лет я буду королём». По–испански это прозвучало выразительно…

Между тем веселье продолжалось. Сергей, не дожидаясь финала, ушёл в комнату. По радио своего магнитофона Sony поймал станцию «15 минут» мятежного «команданте Серо» (Эден Пастора — участник Сандинистской революции, но вскоре после её победы объявивший себя «борцом против марксистов» и сейчас находившийся в Коста — Рике). Было странно слышать программу, начинавшуюся с Сандинистского гимна и наполненную антисоветскими выпадами и угрозами.

В мире всё спокойно, если не считать установки североамериканских ракет в Европе и протестов «мировой общественности» против «вторжения» (?) США в Никарагуа. Громыко заявил, что Рейган ставит Советский Союз перед альтернативой ядерной войны. Франция выслала 47 советских дипломатов, Англия — 3.

Между тем бои в марте на севере Никарагуа продолжались, но не интенсивно из–за сильных дождей. Телевидение передало репортаж о похоронах «Анны Марии», одной из популярных «команданте» сальвадорского партизанского движения, обстоятельства смерти которой пока не ясны. На митинге выступили Литисия Эрера и командующий сальвадорским Фронтом Каэтано Карпио («Маршал»). В Сальвадоре началось большое наступление партизан по всей стране.

Неделя для Кольцова прошла в различных разговорах и переговорах.

«Домашние» пытались втянуть его в разборки между Орловым и «холостяками». Но при его попытке свести стороны вместе выяснялось, что взаимных претензий нет. Сергей понимал, что за спиной Евгения маячит Татьяна Фёдоровна, и ему приходится «выкручиваться». Вновь возникло напряжение внутри «тройки». Николай Максаков вертелся между Колтуном и Кольцовым, не желая ссориться ни с тем, ни с другим. Однако вопросы требовали решения…

На совещании в Департаменте Вероника, крупная мулатка лет тридцати пяти, сменившая Хуго Мехия на посту директора, в присутствии Кольцова неожиданно подвергла критике его лекционный курс. Через день у них состоялся разговор на ту же тему. «К такому курсу надо относиться очень серьёзно», — заявила ему Вероника. Имелся в виду курс «истории марксистской философии», который начал читать Кольцов для «аспирантов» (студентов–стажёров). Очевидно, что это кому–то из университетского руководства не понравилось. Сергей догадывался, «кому» и отнёсся к этому спокойно. Для него сейчас было важно осуществить свою новую идею: подготовить несколько толковых молодых ребят для направления на учёбу в Советский Союз. До сих пор никарагуанцы отбирались на учёбу в Союз и соцстраны, главным образом, не по образовательному, а по политическому критерию. Университет и CNES к этому имели лишь формальное отношение. В результате отправлялись, как правило, «хорошие» ребята, но иногда даже без законченного школьного образования. Советские преподаватели к их отбору не привлекались.

Его идея получила горячую поддержку Хуана Гаэтано. Кольцов познакомил его с первым кандидатом Марио Гутьерресом. Парень — лет двадцати двух — ему очень нравился своим живым умом и твёрдым характером. Руководство университета отнеслось к этой идее без интереса. Он понимал, что за этим стоит. Поэтому вёл разговоры с ребятами очень осторожно, что бы их не «подставить» раньше времени. На днях Хуан сообщил, что в CNES Марио утвердили кандидатом на учёбу в Советском Союзе. Это была маленькая победа Сергея. Значит, здесь он находился не зря!