Макс Фрай - Мой Рагнарёк

Вчерашний день!

– Даже позавчерашний. – Согласился я. – Но у нас с вами пока вообще нет никаких самолетов.

– Но ведь ты можешь сделать так, чтобы они были! – Геринг не спрашивал, а утверждал.

Он был почти прав: я здорово сомневался, что действительно могу справиться с этой проблемой, зато у меня имелся замечательный личный Джинн, который уж точно мог все что угодно. Собственно говоря, для того я и затеял это совещание, чтобы наконец-то обзавестись самолетами…

– Лучше всего мессесршмидты последнего поколения. – Деловито добавил Геринг. Его коллеги с энтузиазмом закивали – я отметил, что в этом вопросе они пришли к полному единодушию: ни англичане, ни американцы даже не пытались лоббировать свои отечественные модели.

– Реактивные, что ли? – Вздохнул я.

– Ну да, конечно! Ме-262.

– А почему не Hellcat? – Обиженно осведомился Анатоль откуда-то из-за моей спины.

– Потому что джентльмены предпочитают Ме-262 – а кто мы с тобой такие, чтобы спорить с профессионалами! Осталось только разжиться некоторым количеством этих самых "Ме"!… Сделаешь? – Я вопросительно уставился на прозрачное облачко над своей головой – видимо, Джинн решил, что в таком виде он будет меньше смущать наших новых знакомых.

– Если ты объяснишь мне, что такое "реактивные мессершмидты", ты получишь их столько, сколько пожелаешь. – Отозвалось облачко.

– Да уж, чего-чего, а объяснений ты от меня вряд ли дождешься… – Растерянно протянул я. – Разве что у ребят хватит на это интеллекта. – Я с надеждой обернулся к авиаторам:

– Кто из вас способен растолковать Джинну, что такое "реактивный мессершмидт"?

К моему величайшему удивлению, они отнеслись к этой идее с неописуемым энтузиазмом. Через полчаса я понял, что могу сойти с ума от нагромождения технических терминов и чудовищных чертежей, которые они рисовали прямо на песке, и тихонько покинул эту милую компанию – пусть сами разбираются! У меня были весьма незамысловатые планы: прогуляться, размять ноги и желательно поболтать о пустяках с подходящим собеседником. Честно говоря, на моем глупом сердце лежал довольно увесистый камень, и с каждым часом его вес понемногу увеличивался. Я делал что мог, можно сказать, честно выполнял свой "профессиональный долг", старался подготовить свою огромную, но совершенно необученную армию к первой битве с Олимпийцами, как и полагается всякому порядочному Антихристу… Но когда я думал о том, что возможно уже завтра новенький, извлеченный из небытия моим верным Джинном, мессершмидт под управлением Адольфа Галанда атакует "Бристоль" Афины, я чувствовал себя законченным идиотом. В глубине души я здорово надеялся, что Афина все еще вполне бессмертное существо, но ведь удалось же безумным индейским богам убить Диониса, Геру и Афродиту, которым, если верить мифам, тоже полагалось бы быть бессмертными…

Я сам не заметил, как позволил невеселым размышлениям захватить все мое внимание. Я брел по пустыне, не глядя по сторонам, петляя наугад между нашими флегматичными дромадерами, сложенными на земле одеялами и их владельцами, взирающими на меня с благоговейным трепетом, пока не угодил прямехонько в объятия Доротеи.

– Еще немного, и ты сбил бы меня с ног, как пьяный шофер, Владыка! – Рассмеялась она. – Ищешь кого-то?

– Нет. – Честно ответил я. – Спасибо, что нарушила ход моих размышлений, Дороти. Уж очень они были безрадостные, эти самые размышления!

– Мои тоже. – Вздохнула она. – Я уже говорила тебе, что мне страшно?

– Говорила. – Печально улыбнулся я. – А я, часом, не отвечал тебе, что мне тоже?

– Отвечал, с завидным постоянством. Извини, но в твоих устах это утверждение звучит не очень-то убедительно…

– Ну так вот: я говорил тебе правду. Наверное, это нормально: мы с тобой – просто живые люди… по крайней мере, мы все еще ощущаем себя таковыми.

Нас ждет неизвестность, а людям свойственно бояться неизвестности…

– Почему ты так упорно называешь себя обыкновенным человеком? – Робко спросила она. – Я отлично помню, как на меня подействовал твой голос, в самом начале нашего пути! Собственно говоря, тебе удалось воскресить меня из мертвых, и не только меня, как видишь… – Она небрежно махнула рукой куда-то в сторону неритмично колышущегося моря человеческих голов. – И еще я помню, что ты сотворил с храмом Сетха, и как это выглядело со стороны!

– Я уже устал объяснять: я не совершаю чудеса, они сами со мной происходят, когда им приспичит. Это большая разница. – Тихо сказал я. – Меня никто не спрашивает: "Эй, Макс, не хочешь ли совершить пару-тройку чудес сегодня после обеда?" Я ничего не решаю. Иногда я чувствую себя распахнутой форточкой, через которую в дом может ворваться все что угодно: и свежий ветер, и золотистый лист вяза, и комья грязи, и шаровая молния…

Но какая-то часть меня сидит в комнате вместе с вами и с ужасом ждет, что будет дальше. Так что мы в одной лодке…

– А что будет дальше, ты знаешь? – Робко спросила она. – Чем все закончится?

– Какая разница, чем все закончится?! – Я пожал плечами. – Скорее всего, всех нас сметет неведомо кем затеянная буря, вот и все. Не думаю, что о нашей храбрости сложат легенды, поскольку делать это будет некому, так что слава нам не светит… Тем не менее, ничего страшного не происходит, наверное. Все мы с самого начала знали, что любая человеческая жизнь заканчивается смертью: это входит в условия задачи.

Можно сказать, что нам еще повезло: никто никогда не обещал нам, что накануне конца с нами случится множество невероятных чудес, тем не менее, они уже происходят, и это только начало! Прежде, чем умереть, мы успеем побыть куда более живыми, чем прежде – не худший подарок напоследок!

– Это правда. – Тихо сказала Доротея. – Я никогда не чувствовала себя такой живой. Мне никогда не удавалось так долго смотреть на небо, Макс. А теперь только этим и занимаюсь: дромадеры бредут так медленно, и ритм их ходьбы примиряет меня с судьбой… Даже наша поездка через храм Сетха была чудо как хороша, хотя я ужасно боялась… И самое главное: никаких вареных яиц с гренками по утрам, никаких вечерних газет в метро по дороге со службы… и никаких ежедневных поцелуев по привычке – жалких попыток избежать одиночества, прикасаясь к чужому телу. Рядом со мной нет никого из старых знакомых, но это к лучшему. Я больше не чувствую себя одинокой – скорее уж наоборот… Наверное, это и есть рай – и кто я такая, чтобы жаловаться, что мне нельзя остаться в этом раю навсегда! Хорошо, хоть пустили постоять на пороге, не так уж мало! – По ее щеке скатилась одна-единственная слезинка, но губы невольно сложились в мечтательную улыбку. Мое сердце сжалось от нежности и восхищения. Вот это и есть настоящее мужество, вся моя бесшабашная храбрость бессмертного не стоила ее улыбки – куда уж мне!