Шамиль Идиатуллин - Бывшая Ленина

– Что значит «рубиться». Мы же не всерьез, чисто идея, а потом…

– Кинем всех? – догадалась Оксана.

– Оксана Викторовна, – сказал Салтыков с выражением. – В пээф дыра, им на особняки денег не хватает, а ментам и военным через них по-любому платить – кто у них что отберет?

– Тогда зачем врать об этом? – спросил Даниил.

Салтыков вздохнул.

– Начинается. Ладно-ладно, хрень сказал, отзываю, прошу прощения. Только, блин, опасный это подход, дорогие коллеги, – «на хрен что-то начинать делать, если закончить не позволят».

– Согласен, – сказал Даниил, собираясь развить мысль, но Салтыков продолжил:

– А еще опасней подход «все плохо, чего ж дергаться». Да, плохо, да, воняет, да, детей вывозят, но что теперь, сдохнуть, что ли?

– Надо со свалкой решить. Это главная задача. И единственная. Пока ее не решим, никаких других быть не может.

– А стоит это так откровенно знаменем делать? – спросил Тимур осторожно. – Можем не попасть, все-таки мусорная тема – прошлогодний тренд, а они каждый год меняются: гастарбайтеры, Украина, «синие киты», ЕГЭ, пенсионная реформа. К осени новый возникнет, какая-нибудь китайская угроза, а мы со свалкой – и мимо.

Тимур обнаружил, что Даниил и Оксана смотрят на него с одинаковым выражением лица, сбился, но все-таки продолжил:

– Ну да, здесь это раньше началось и кончится, боюсь, позже. Но опять не срастется что-то, как у Балясникова, – и все, мы сразу и хромая утка, и мишень, и списанный материал, раз то, с чем шли, не сделали, а ни варианта бэ, ни цели бэ у нас нету.

– А у кого-то здесь какое-то бэ возможно? И как это само кончится или вытеснится? Давай, попробуй придумать. Только на улицу выйди, чтобы лучше думалось. Нет у нас задачи важнее, тупо нет. Мы проект одного решения. Я так считаю. Вы – нет?

Даниил, похоже, завелся. Салтыков переглянулся с Тимуром, тот кивнул, пробормотал что-то про бумаги и убежал. Салтыков сказал:

– В принципе, да, одного и главного, все и затеяно, чтобы ты мог это решение принять. Но оно, как это, третьим будет. И первые два, к сожалению, не наши, хотя зависят от наших действий непосредственно. Данил, две небольших цифры, вернее, два числа – пять тысяч восемьсот двадцать и одиннадцать. Надо, чтобы большинство пришедших восьмого сентября на выборы за тебя проголосовало, трех тысяч за глаза, и чтобы потом все одиннадцать депутатов утвердили тебя, двенадцатого, главой. И раз, как это, по единичке от каждого числа сюда сегодня подорвались – это, я считаю, знак. Хороший.

Салтыков пару секунд подождал возражений и, не дождавшись, вернулся к роли гида:

– Здесь и встретитесь, это как раз приемная, в том числе для бесед с гражданами. Твой кабинет дальше по коридору. С той стороны – мы, оргтехника всякая, волонтеры, если понадобятся, склад материалов и так далее.

– А ручка-то где? – спросил Даниил, посмотрев на дверь в свой кабинет.

– С твоей стороны только. Тебе ж не надо, чтобы ломился кто хочет? Вдруг ты занят чем интимным.

Салтыков поймал взгляд Даниила и поспешно добавил:

– Или в туалете.

– Что, туалет свой? – изумился Даниил.

– Ха, – сказал Салтыков. – Принимай хозяйство.

Кроме туалета к кабинету был пристегнут душ, а также комнатка отдыха с диваном, платяным шкафом, шикарным холодильником и небольшим обеденным столом.

– Сантехника японская, мебель корейская, холодильник шведский, вход только от тебя, окна тут тоже зеркальные, не открываются, климат-контроль на три кондиционера с ультраочисткой, фильтр только что заменили, – пояснил Салтыков.

– Серьезно, – согласился Даниил, бродя по владениям. – Эдак я ж отсюда могу до осени не выходить, если что. Кто тут раньше снимал-то?

– Да никто. По городу делали несколько таких точек под папиков из компании Гусака, владельцы этого бизнес-центра здесь и на Калинина, конкуренты, говорят, тоже пытались, поэтому эти из кожи вон просто лезли. Сортир глянь – он сам жопу моет и сушит потом, честно.

– Божечки, – сказал Даниил. – Вот Гусак и свалил: пошел посрать, а ему в жопу дуют.

Салтыков заржал, Оксана сурово отметила:

– Отличный просто заход для встречи с избирателями, зал будет твой.

– Э, не вздумайте, – сказал Салтыков, мгновенно перескакивая из радушного в блокирующий регистр и обратно. – Шутки у вас, товарищи боцманы.

– Боцмана́, – машинально поправил Даниил. – А не то чтобы это тоже зашквар – за Гусаком апартаменты донашивать?

– Во-первых, не донашивать, он ни посрать тут не успел, ни посмотреть даже – когда офис доделали, Гусак уже всех прокинул и съехал с темы.

– Даже его наследие просрать не получится, – сказал Даниил с сожалением. – А во-вторых?

– А во-вторых – без офиса нельзя, а раз так, надо, чтоб внушающим был. Что ты не говно с окраины, который решил последний и единственный шанс зацепить, поэтому рвешься к власти, а официальные встречи в бабушкиной квартире устраиваешь. Должно быть видно, как ты дело ставишь. И дальше любой значимый персонаж экстраполирует, как ты себя поведешь, когда выиграешь: серьезно, без понтов, но со вкусом.

– А незначимый?

– А тебе нужны незначимые? – удивился Салтыков. – Да они и не придут. Только значимые единички, уже через три часа. Начинаем готовиться.

– Да чего готовиться-то, не маленький же, – пробурчал Даниил, но скинул плащ на кресло, покорно сел за стол и угрюмо сказал:

– Начали. Только кофемашину и холодильник прямо сейчас в приемную перетащите, чтобы все пользовались.

В целом Даниил оказался прав: ни одна из публичных тем, которые они с Салтыковым и Оксаной на всякий случай старательно проговорили, в беседах не пригодилась. Да и трудно было назвать получившееся общение беседами.

Бехтин набросился на Даниила как на лучшего друга, потерянного в десятом классе, едва ли не облобызал, забросал репликами, предположительно имеющими отношение к общему прошлому, судя по всему. придуманному Бехтиным, пока он шел от машины до офиса, не слишком старательно, зато с размахом. Уловив по выражению лица Даниила, что тот не собирается бежать к сияющей в общей памяти вершине по другой стороне склона, Бехтин мгновенно переориентировался и принялся деловито излагать расклады, которыми есть смысл руководствоваться гордуме и ключевому кандидату ради достижения взаимоустраивающей цели.

Толкование Бехтина было скособоченным из-за перегруза личными выгодами докладчика, но в целом выглядело материалом, с котором можно и, главное, есть смысл работать. Даниил покосился на смирно сидевших в углу Салтыкова и Оксану, поймал успокаивающие кивки и просто слушал, делал пометки в толстом блокноте да кивал в ударных местах. Бехтина хватило на двадцать безостановочных минут, после которых он широко ухмыльнулся, огляделся и хлебнул кофе из итальянской рожковой кофеварки, поднесенный Оксаной. То ли итальянский рожковый кофе, то ли одобрительные мины присутствующих вдохновили Бехтина на второй забег, полумарафонский. Он счел необходимым осторожно, но решительно обозначить контуры пожеланий гордумского большинства, в том числе персональных и долгосрочных. При этом внимание и чуйка, которые двадцать лет вели Бехтина по трясинам и рытвинам муниципальной политики, дежурили во взведенном состоянии на постоянной основе. Он умолк, едва Даниил чуть наклонился и приготовил лицо к рождению необидного по возможности периода про необходимость решать задачи степ бай степ, не петляя и не зашагивая до разрыва штанов, – и первым выкатил ровно такую, со «степ бай степом», конструкцию, – указав, однако, что с него достаточно и того, что на данном этапе высказанные соображения не вызывают у Даниила Юрьевича изжоги.